Почему вы не любите Марка Аримана? — молча спросил Дасти.

Он не задал этого вопроса вслух. Учитывая его недоверие к большинству теоретиков и экспертов — а оба эти ярлыка Ариман, без сомнения, носил с гордостью — и его уважение к доктору Клостерману, Дасти не смог объяснить это умолчание. Однако вопрос так и остался запертым между его языком и нёбом.

Спустя несколько минут, когда он вместе с Марти пересекал прямоугольную площадку от башни практикующих врачей до башни больницы, Дасти осознал, что его нежелание задать вполне естественный вопрос хотя и было странным, но куда менее озадачивало, чем его же нежелание сообщить доктору Клостерману о том, что он уже позвонил в приемную Аримана, попросил о приеме позднее в этот же самый день и теперь ожидал ответного звонка.

Его внимание привлекло послышавшееся над головой громкое карканье. По небу, как свертки грязного белья, скользили тонкие серые облачка, а под ними, быстро размахивая крыльями, воздух рассекали три жирные черные вороны, время от времени шарахаясь в стороны, как будто выхватывали волокна из мутного гнилого тумана, чтобы строить себе гнезда на кладбище.

По целому ряду причин, одни из которых были совершенно очевидными, а другие — нет, Дасти подумал об Эдгаре По, о вороне с дурной вестью, усевшемся над дверью. Хотя Марти, успокоившаяся под действием валиума, держала его под руку без малейших признаков сопротивления, которое так явно проявлялось прежде, Дасти думал также и о навсегда утраченной невесте По, Линор, и задал себе вопрос: не могло ли «карр» пролетевших ворон в переводе на человеческий язык означать «никогда»?

* * *

В лаборатории гематологии Марти, пока сидела, глядя, как ее кровь медленно заполняет мензурку за мензуркой, болтала с фельдшером, молодым американским вьетнамцем Кенни Фаном. Он ввел иглу в ее вену быстро и совершенно безболезненно.

— Я причиняю намного меньше неприятных ощущений, чем вампир, — с заразительной улыбкой сказал Кенни, — и к тому же от меня не так гнусно пахнет.

Дасти мог бы совершенно спокойно смотреть на кровь, но сейчас ему становилось больно от того, что это кровь Марти.

Ощутив, что Дасти плохо, Марти попросила его воспользоваться свободной минутой и позвонить Сьюзен Джэггер по сотовому телефону.

Он набрал номер и выждал целых двенадцать гудков. Когда после этого Сьюзен не ответила, он нажал «отбой» и спросил у Марти номер.

— Ты же его знаешь!

— Возможно, я неправильно набрал.

Он снова принялся нажимать кнопки, называя каждую цифру вслух, и когда нажал последнюю, Марти воскликнула:

— Вот именно!

На сей раз он выждал шестнадцать гудков, прежде чем нажать отбой.

— Ее нет дома.

— Но она должна быть там. Она никогда никуда не выходит без меня.

— Может быть, она в душе?

— И не включила автоответчик?

— Нет. Я попробую еще, немного попозже.

Умиротворенная валиумом, Марти выглядела задумчивой, возможно, даже обеспокоенной, но не волновалась.

Заменяя наполненную мензурку последним пустым пузырьком, Кенни Фан объявил:

— Еще один для моей личной коллекции.

Марти рассмеялась, и на этот раз за ее смехом не чувствовалось никакого потрясения, вызванного темными эмоциями.

Несмотря на обстоятельства, Дасти почувствовал себя так, словно нормальная жизнь могла вот-вот оказаться на расстоянии вытянутой руки, словно вернуть ее намного легче, чем он представлял себе в самые мрачные моменты из минувших четырнадцати часов.

Когда Кенни Фан наклеивал на точку, оставшуюся после иглы, маленький пластырь с изображением Динозавра Барни, сотовый телефон Дасти зазвонил. Дженнифер, секретарь доктора Аримана, сообщила, что психиатр сможет изменить свой график второй половины дня и примет их в тринадцать тридцать.

— Хоть что-то хорошее, — с явным облегчением сказала Марти, когда Дасти сообщил ей новость.

— Да.

Дасти также почувствовал облегчение. Это было удивительно, учитывая то, что, если проблема Марти была психологической, вероятность быстрого и полного излечения могла быть куда меньше, чем в том случае, если болезнь имела полностью физическую причину. Он никогда не встречался с доктором Марком Ариманом, и все же после звонка секретаря психиатра в нем разгорелось теплое умиротворяющее пламя, разлилось ощущение безопасности, что также было любопытной и удивительной реакцией.

Если проблема не чисто медицинская, то Ариман должен знать, что делать. Он должен быть в состоянии раскрыть корни беспокойства Марти.

Несогласие Дасти полностью доверять экспертам любого сорта было почти патологическим, и он первый отдавал себе в этом отчет. И теперь он был несколько встревожен тем, что в нем поселилась такая упорная надежда на доктора Аримана, на то, что тот со всеми его учеными званиями, профессиональными бестселлерами и громкой репутацией окажется наделенным чуть ли не волшебной способностью расставить вещи по местам.

Судя по всему, он все-таки куда ближе к среднему простофиле, чем ему всегда хотелось считать. Когда всё, о чем он беспокоился больше всего — Марти и их совместная жизнь, — оказалось в опасности, а его собственных знаний и здравого смысла было недостаточно для того, чтобы решить проблему, тогда он в своем унизительном испуге обратился к экспертам не просто с прагматической потребностью в надежде, но с чем-то, неуютно приближающимся к вере.

Ладно, проехали. Что из того? Если он, Ариман, сможет привести Марти назад в то, прежнее состояние, когда та была здорова и счастлива, то он, Дасти, смирится перед кем угодно, когда угодно, где угодно.

Все так же одетая во все черное, но с одним засученным рукавом и фиолетовым Барни на сгибе руки, Марти вышла из лаборатории гематологии под руку с Дасти. На очереди был магниторезонансный сканер.

В коридорах пахло мастикой для пола, дезинфицирующими средствами — все это на фоне слабого, но вездесущего запаха болезни.

Навстречу им медсестра и санитар провезли каталку, на которой лежала молодая женщина, не старше Марти. К ее руке была подключена капельница, лицо было обложено компрессами, на которых виднелась свежая кровь. Можно было разглядеть один ее глаз, открытый, серо-зеленый, он остекленел от шока.

Дасти поспешно отвел взгляд, чувствуя, что он вторгся в частную жизнь этой незнакомки. Он покрепче сжал руку Марти, суеверно уверенный в том, что в стеклянном взоре этой травмированной, пребывавшей в бессознательном состоянии женщины притаилась новая порча, готовая быстрее, чем глаз успеет мигнуть, перескочить от нее к нему.

Несколько деланая кривоватая непостижимая улыбка Клостермана, подобно Чеширскому коту, всплыла в памяти Дасти.

Доктор проснулся поздно. Он спал без сновидений и спокойно встретил наступивший день.