Марти, хотя и не завтракала, заказала только маленький молочный ванильный коктейль и неторопливо потягивала его. Ей совершенно не хотелось иметь полный желудок жирной пищи, если вдруг она вновь подвергнется атаке отвратительных видений наподобие тех, что овладели ее мозгом по дороге от дома Скита к доктору Клостерману.

Вынув сотовый телефон, Марти набрала номер Сьюзен и выждала двадцать гудков, прежде чем дала отбой.

— Что-то не так, — сказала она.

— Давай не будем торопиться с выводами.

— Не будем торопиться. Все равно в моих ногах не осталось ни одной пружинки, — согласилась Марти. Что касается ног, то тут она сказала чистую правду — ей было трудно напрячь мускулы: следствие приема двух таблеток валиума. А ее беспокойство было слабым и неопределенным, но тем не менее сохранялось.

— Если мы не сможем дозвониться ей после посещения доктора Аримана, то заедем к ней домой и проверим, в чем дело, — пообещал Дасти.

Измученная своими собственными невероятными несчастьями, Марти так и не нашла возможности сообщить Дасти о фантастическом рассказе Сьюзен насчет преследования со стороны ночного посетителя, который приходил и уходил, когда хотел, а она ничего не помнила о его вторжениях.

Сейчас тоже был неподходящий момент. Она достигла шаткого равновесия и опасалась, что пересказ их эмоциональной беседы со Сьюзен вновь его нарушит. Кроме того, уже через несколько минут они должны были подъехать к офису доктора Аримана, и она не успеет изложить Дасти содержание этой беседы со всеми необходимыми подробностями. Позже.

— Что-то не так, — повторила она и умолкла.

* * *

Очень странно было оказаться в этой элегантной, окрашенной в черный и медовый цвета приемной без Сьюзен.

Переступив порог, поставив ногу на черный гранитный пол, Марти сразу же почувствовала, что бремя тревоги спадает с нее. В теле и сознании появился новый свет. В сердце пришла долгожданная надежда.

Это ощущение тоже поразило ее. Оно не имело ничего общего с действием валиума. Транквилизатор ослабил ее тревогу, подавил ее, но Марти все же знала, что она продолжает корчиться, пытаясь вырваться из химического плена. А оказавшись в этом месте, она ощущала, как дурные предчувствия покидают ее и не просто подавляются и сдерживаются, но рассеиваются и исчезают где-то вдали.

Два раза в неделю на всем протяжении прошлого года, без единого исключения, Сьюзен также становилось заметно лучше после того, как она входила в это помещение. Тяжелая рука агорафобии никогда не выпускала ее из своей железной хватки ни в одном помещении, кроме собственной квартиры, и лишь за этим порогом ее сила заметно ослабевала.

Спустя мгновение после того, как Дженнифер, секретарь, подняла глаза и увидела, что Мартина и Дастин Родс вошли в приемную, дверь кабинета доктора Аримана отворилась, и психиатр вышел в зал, чтобы приветствовать их.

Он был высок и красив. Его осанка, манера держаться, безупречное одеяние напомнили Марти об изящных киногероях прошлой эры, таких, как Уильям Пауэлл и Гэри Грант.

Марти не представляла себе, каким образом доктору удавалось создать вокруг себя такую ауру молчаливого авторитета и компетентности, но она даже и не стала пытаться проанализировать этот ореол, поскольку самый вид доктора даже в большей степени, чем вступление через обычную дверь в эту комнату, исполнил ее сознание ощущением покоя, и она сейчас испытывала лишь благодарность за нахлынувшее на нее ощущение надежды.

Зловещая мгла, канувшая в море за несколько часов до рассвета, словно изначальная злая воля, теперь вновь восставала из океанских глубин и разливалась над берегами.

Небо наконец закуталось в серые тучи, которые с самого утра так упорно пытались закрыть его, не оставив в вышине ни одного голубого пятнышка, которое могло бы отразиться в воде, ни проблеска солнца, который мог бы вспыхнуть на зубах волн. Однако Дасти свинцово-серый океан казался еще темнее, чем был на самом деле; он отчетливо видел на водной глади черные мраморные прожилки.

Все побережье, панорама которого разворачивалась в окне четырнадцатого этажа, тоже было мрачным — укрытый тенями берег, гряда холмов на юге и густо населенные равнины на западе и севере. Природная зелень была чуть заметна, как тонкий оттенок нездорового пепельно-серого фона, а все творения рук человеческих выглядели горками щебня, покорно ожидающими разрушительного землетрясения из тех, которые случаются раз в тысячелетие, или термоядерной войны.

Когда Дасти окинул взглядом пейзаж, раскинувшийся за стеклянной стеной, чувство тревоги полностью и внезапно покинуло его, словно кто-то повернул незримый выключатель. Помещение, облицованное панелями красного дерева, книжные полки с аккуратно расставленными томами, множество дипломов, выданных самыми престижными университетами страны, теплое многоцветное освещение от трех ламп в стиле Тиффани[39]— неужели подлинный Тиффани? — вся эта подобранная со вкусом обстановка оказывала успокаивающее действие. Вступив вместе с Марти в приемную Аримана, он с удивлением почувствовал явное облегчение, но здесь и сейчас это облегчение сменилось безмятежностью наподобие той, что испытывают при медитации дзен-буддизма.

Его кресло стояло рядом с огромным окном, но Марти и доктор Ариман сидели поодаль от него, в двух креслах, разделенных низеньким столиком. Марти рассказывала о своих приступах паники, проявляя при этом наибольшее самообладание с тех пор, как Дасти вчера вечером увидел ее в гараже. Психиатр слушал внимательно, на его лице было написано неподдельное сострадание, и это выражение успокаивало.

Глядя на все это, Дасти почувствовал себя настолько успокоенным, что улыбнулся.

Это безопасное место. Доктор Ариман — великий психиатр. Теперь, когда он взял Марти под свою опеку, все должно исправиться. Доктор Ариман употребляет все свои знания и опыт на благо пациентов. Доктор Ариман заставит все эти страхи исчезнуть.

Внимание Дасти вновь обратилось к зрелищу океана. Теперь водное пространство предстало подобием гигантского болота, словно его воды были настолько покрыты пятнами грязи и пучками морских водорослей, что по ним могли пробегать лишь низкие вязкие волны. И в этом мрачном тусклом дневном освещении гребни волн казались не белыми, а пятнисто-серыми и ядовитыми хромово-желтыми.

В зимние дни, под пасмурными небесами, море часто принимало такой облик, но никогда прежде не казалось Дасти настолько тревожным. Действительно, раньше он видел в таких сценах редко встречающуюся своеобразную красоту.

Негромкий голос рассудка подсказал ему, что он спроецировал на это зрелище те чувства, которые на самом деле не имели к нему прямого отношения. Море было всего лишь морем, таким, каким оно было всегда, а истинная причина беспокойства крылась где-то в другом месте.