У монахинь это вызвало такое любопытство, что они забыли про все опасности, как воображаемые, так и подлинные. Лоренцо теперь взялся за решетку, чтобы ее поднять, и монахиня бросилась ему помогать. Поднять решетку оказалось вовсе не трудно. Их глазам открылся темный провал, дно которого терялось в непроницаемом мраке. Тусклые лучи лампады почти не проникали туда, освещая только несколько грубо вытесанных ступенек, спускавшихся во тьму. Стонов больше слышно не было, но никто уже не сомневался, что доносились они из этой зияющей бездны.

Наклонившись пониже, Лоренцо, казалось ему, различил в глубине какое-то слабое мерцание. Напрягая зрение, он вскоре убедился, что видит крохотное пятнышко света, которое то появлялось, то исчезало. Он сообщил про это монахиням, и они тоже сумели разглядеть это пятнышко света. Но едва он объявил о своем намерении спуститься в нижнее подземелье, как они дружно принялись его отговаривать. Однако все их доводы оказались тщетными. Ни у одной из них недостало смелости спуститься туда с ним, а он и подумать не мог о том, чтобы лишить их света лампады, и потому приготовился спуститься туда один в полной темноте. Монахини же ограничились обещанием помолиться о его благополучном возвращении.

Ступеньки оказались такими узкими и неровными, что спускаться по ним было словно прогуливаться по самому краю пропасти. Темнота не позволяла различить, куда он ставит ногу, так что ему приходилось соблюдать величайшую осторожность, чтобы не сорваться вниз. Раза два так чуть было и не случилось, однако он благополучно достиг нижней ступеньки, причем спуск оказался много короче, чем он ожидал. Он понял, что густой непроницаемый мрак обманул его зрение и пропасть была всего лишь не очень глубоким колодцем. Благополучно сойдя с последней ступеньки, он оглянулся, но светлого пятнышка нигде не увидел. Вокруг был лишь непроглядный мрак. Он прислушался, не раздадутся ли стоны, но услышал лишь голоса монахинь вверху – они негромко читали молитвы. Он помедлил, решая, в какую сторону направиться. В любом случае он решил продолжать поиски и двинулся вперед, но очень медленно – из страха, что удаляется от несчастного создания, их испускавшего, а не приближается к нему. Стоны эти свидетельствовали о муках, если не телесных, то душевных, и он надеялся, что сумеет облегчить их. Внезапно его слух поразило жалобное стенание, раздавшееся где-то неподалеку. Он с облегчением поспешил на этот звук, становившийся с каждым его шагом все более отчетливым. А вскоре увидел смутное сияние, которое до этой минуты от него заслоняла невысокая каменная перегородка. Исходило оно от поставленного на кучу камней небольшого светильника, чьи слабые неверные лучи более усугубляли, нежели смягчали жуткий вид узкой темницы в стене подземелья.

По ее сторонам можно было разглядеть другие такие же ниши, но их внутренность скрывала тьма. Свет холодно блестел, отражаясь в каплях сырости, покрывавшей осклизлые камни. Густой смрадный туман скапливался под низким сводом ниши. Лоренцо почувствовал, как влажный холод пронизывает его до костей. Но участившиеся стоны заставили его ускорить шаг. Он приблизился и увидел в неверном свете, что в углу этого гнусного узилища на соломе лежит существо, столь жалкое, изможденное и бледное, что он с трудом распознал в нем женщину. Она была полуобнажена, спутанные волосы падали ей на лицо, почти полностью скрывая его черты. Одна исхудалая рука бессильно покоилась на рваном тонком одеяле, прикрывавшем ее дрожащее в ознобе тело, другая прижимала к груди маленький сверток. Возле постели лежали большие четки, в углу напротив висело распятие, с которого несчастная не сводила пристального взора. Ближе к изголовью стояли корзинка и глиняный кувшинчик.

Лоренцо остановился. Окаменев от ужаса, он глядел на несчастную с жалостью и отвращением. Потом задрожал, у него мучительно защемило сердце, колени подкосились, и он был вынужден прислониться к каменной перегородке, не в силах сойти с места или заговорить со страдалицей. Она же обратила глаза в сторону лестницы, но не заметила заслоненного перегородкой Лоренцо.

– Никто нейдет! – проговорила она наконец.

Голос ее был глухим и словно клокотал у нее в горле. Она горько вздохнула.

– Никто нейдет! – повторила она. – Нет! Они забыли про меня! И более не придут!

Помолчав, она продолжала тоскливо:

– Два дня! Два долгих, долгих дня без пищи! И нет надежды, нет утешения! Глупая женщина! Как я могла желать продления столь тягостной жизни! Но такая смерть! О Боже! Погибнуть такою смертью! После нескончаемой пытки! До сих пор я не знала, что такое голод… Чу! Нет. Никто нейдет. Больше они не придут!

Она умолкла, задрожала и натянула одеяло на обнаженные плечи.

– Как холодно! Я все еще не свыклась с сыростью этой темницы! Странно… Но пусть! Вскоре мне станет еще холоднее, но я этого чувствовать не буду. Я буду холодной, такой же холодной, как ты!

Она взглянула на сверток у себя на груди, склонила голову и поцеловала его. Но тотчас отдернула голову и содрогнулась с отвращением.

– Он был таким милым! И мог бы вырасти таким прекрасным, совсем как он. Всего несколько дней, и как они его изменили! Я бы и сама его не узнала. Но все же он дорог мне. Господи, как он мне дорог! Надо забыть, чем он стал. Я буду помнить только, чем он был, и любить его, словно он все такой же милый, такой же прелестный, такой же похожий на него! Я думала, что выплакала все мои слезы, но вот одна еще осталась!

Она утерла глаза прядью волос, протянула руку к кувшину, с трудом подняла его и посмотрела внутрь безнадежным взглядом. Потом вздохнула и поставила его на пол.

– Пуст! Ни капли воды. Ни единой капли, чтобы смочить мой пересохший, пылающий рот! Я бы отдала любые сокровища за глоток чистой воды. И ведь так страдать меня заставляют служительницы Божьи! Воображают себя святыми и мучают меня, словно адские духи! Они жестоки и черствы. И это они требуют от меня покаяния! Это они грозят мне вечной гибелью! Христос Спаситель, ты так не думаешь!

Она вновь посмотрела на распятие, подняла четки и начала их перебирать, а движение ее губ показывало, что она горячо шепчет слова молитвы.

Пока Лоренцо слушал ее стенания, в нем все громче говорила жалость. В первый миг столь страшное зрелище парализовало его чувства, но теперь он направился к узнице. Она услышала его шаги и с радостным восклицанием уронила четки.

– О-о! – вскричала она. – Кто-то идет!

Она попыталась приподняться, у нее недостало сил, и она вновь опустилась на