находит свободное место, садится и смотрит, как разыгрывают историю Рамы[87].

Наконец Наронг удовлетворенно замечает:

– Неплохо, правда? – Потом показывает на храм и спрашивает: – Подношения уже сделала?

– Вам-то что?

Вокруг много белых кителей, которые тоже пришли с дарами просить о продвижении по службе, о месте поприбыльнее, об удаче в расследованиях и о защите от болезней, с которыми сталкиваются каждый день. Министерству природы этот храм по духу ближе всех остальных, если не считать святилища Пхра Себа, мученика во имя биоразнообразия. Канье неспокойно разговаривать с Наронгом на глазах у сослуживцев, но его это, видимо, мало волнует.

– Мы все любим наш город и будем любить, даже если Аккарат его не убережет, – говорит он.

– Чего вы от меня хотите?

– Какая нетерпеливая! Сперва пройдемся.

Наронг никуда не спешит, будто и не вызывал ее срочно.

– Вы представляете, от чего меня оторвали? – стараясь не показывать злости, спрашивает Канья.

– Вот и расскажешь.

– У меня там деревня, в которой пять трупов, а мы до сих пор не изолировали источник заражения.

– Интересно. Новый цибискоз? – любопытствует он, потом шагает мимо цветочниц к выходу из комплекса и идет дальше.

– Неизвестно. Однако вы оторвали меня от дел. Вам, видимо, приятно, что я, как собачка, прибегаю по первому…

– У нас неприятности, по сравнению с которыми твоя деревня – полная ерунда. Погиб человек. Очень высокопоставленный человек. И нам нужна твоя помощь в расследовании.

Канья смеется:

– Я не полицейский.

– А полиция тут и ни при чем. В деле замешана пружинщица.

Она так и замирает на месте.

– Кто?

– Убийца. Полагаем, речь идет о незаконном ввозе существа. Это военная модель. Дергунчик.

– Как такое вообще возможно?

– Вот мы и хотим выяснить. – Наронг пристально глядит на Канью. – А задавать вопросы прямо не можем, поскольку дело забрал генерал Прача – сказал, что это по его части, раз пружинщики в стране под запретом. Будто это какие-нибудь чеширы или желтобилетники, – говорит он и прибавляет с горькой усмешкой: – Мы связаны по рукам и ногам. Поручаем тебе все выяснить.

– Будет непросто. Расследование веду не я, а Прача не разрешит…

– Он тебе доверяет.

– Доверять мне мою обычную работу и лезть в чужое дело – разные вещи. Это невозможно, – ставит точку Канья и уже хочет уйти, но Наронг хватает ее за руку:

– Нет! Это жизненно необходимо! Нам надо знать все подробности.

Извернувшись, она освобождается от его хватки.

– Зачем? Что в этом деле такого? В Бангкоке каждый день кто-нибудь умирает – тела в компостные кучи на метан выбрасывать не успеваем. Чего ради я должна идти против генерала?

Наронг приближает ее почти вплотную к себе:

– Погиб Сомдет Чаопрайя. Мы потеряли защитника ее королевского величества.

У Каньи подкашиваются ноги. Наронг ставит ее прямо и продолжает настойчиво, яростно убеждать, не умолкая ни на секунду:

– С тех пор как я влез в эту игру, политика стала только грязнее. – Сквозь его улыбку проступает злоба. – Ты хорошая девушка, Канья. Мы всегда выполняли свои обещания, поэтому ты тут. Будет непросто, знаю. У тебя свои обязательства перед министерством природы, ты молишься Пхра Себу, и это правильно. Для тебя правильно. Но теперь мы требуем твоей помощи. Даже если Аккарат стал тебе неприятен, помощь нужна дворцу.

– Чего вы хотите?

– Нам надо знать, не Прача ли это устроил, – слишком уж быстро забрал расследование себе. Нам просто необходимо знать, не он ли направил тот нож. От этого зависит и жизнь твоего начальника, и безопасность дворца. Возможно, генерал хочет что-то утаить. Как знать – вдруг снова применяет против нас те же приемы, что и двенадцатого декабря.

– Невозможно.

– Но очень для него удобно: раз убийство совершил пружинщик, то мы теперь не у дел. – В голосе Наронга вдруг возникает неожиданная напористость. – Мы просто обязаны знать, не министерство ли вырастило пружинщицу. – Он протягивает ей кучу банкнот. Канья изумленно глядит на огромную кипу денег. – Подкупай всех подряд.

Она сбрасывает с себя оцепенение и рассовывает пачки по карманам. Наронг осторожно дотрагивается до ее руки:

– Прости, но, кроме тебя, у меня никого нет. Надо найти и без остатка уничтожить наших врагов, и тут я полагаюсь только на твою помощь.

* * *

Днем в башне Плоенчит и так страшная жара, а теперь, когда обшарпанные комнаты клуба до отказа забиты следователями, здесь просто невыносимо. Совсем неподходящее место для мертвых тел; место, где прописались голод, отчаяние и неудовлетворенность. В коридорах толпятся люди из дворца – наблюдают, обсуждают, ждут, когда подчиненные Прачи закончат обследование и останки Сомдета Чаопрайи можно будет забрать, сжечь и поместить в погребальную урну. В воздухе разлиты тревога и злоба, все ведут себя с пугающей, оскорбительно подчеркнутой вежливостью, предчувствуют бурю, удары молний и черный грозовой фронт, за которым – неизвестность.

Первое тело лежит в общем зале возле бара. Старый фаранг похож на существо из другого мира. Повреждений почти нет, кроме лилового кровоподтека на шее там, где свернуто горло. Он весь в пятнах, как утопленник; наживка на гангстерской рыбалке. Широко раскрытые голубые глаза – два мертвых колодца – смотрят прямо на капитана. Канья молча изучает травмы, потом секретарь Прачи ведет ее во внутренние помещения.

Она ошеломленно замирает на месте.

Все в крови. На стенах длинные брызги, на полу огромные лужи. Среди груды тел – Сомдет Чаопрайя: тот же след на шее, что и у старого фаранга, только горло не сломано, а вырвано, словно его загрыз тигр. Охранники лежат рядом – у одного из глазницы торчит лезвие от пружинного пистолета, другой, вцепившийся в свое оружие, сам весь нашпигован острыми зарядами.

– Кот рай! – бормочет Канья. Она в полной растерянности от жуткого зрелища. В кровяной пене ползают бежевые жучки, оставляя за собой дорожки на посыпанном реагентом полу.

Прача, который стоит неподалеку и беседует с подчиненными, замечает ее потрясение. На лицах остальных тоже шок, тревога и смятение. От мысли о том, что организовать резню мог генерал, Канье физически плохо. Сомдет Чаопрайя, конечно, не был другом министерству природы, но чудовищность происшедшего полностью выбивает ее из колеи. Одно дело – замышлять атаки и отвечать на удары противника, но посягать на дворец – совсем иная история. Канья чувствует себя бамбуковым листочком, тонущим в бурном потоке.

«Всех ждет смерть. Даже самые богатые и могущественные в итоге лишь корм для чеширов. Мы бродячие трупы, и больше ничего. Стоит задуматься – и поймешь, что так и есть».

И все же вид мертвого полубога страшно ее пугает, лишает сил.