Однажды маленькая, но достаточно влиятельная часть биоэтиков отвергла холодный, прагматический подход утилитариев, но последние выиграли битву и теперь руководили соответствующими академическими кафедрами.

Престон Мэддок, как и большинство биоэтиков, выступал за лишение медицинской помощи стариков, конкретнее, людей старше шестидесяти, в том случае, когда их болезнь оказывала серьезное влияние на качество жизни, даже если пациенты могли не только жить, но и наслаждаться жизнью. Если болезнь поддавалась излечению, но процент выздоравливающих не превышал достаточно низкой величины, скажем, из десяти больных поправлялись только трое, большинство биоэтиков сходились на том, что старикам все равно надо дать умереть без лечения, поскольку с утилитарной точки зрения их возраст гарантировал, что обществу они будут давать меньше, чем получать от него.

Невероятно, но практически все биоэтики полагали, что новорожденных с пороками развития, даже с незначительными, следует оставлять без внимания, пока они не умрут. Если младенец заболевает, лечить его не нужно. Если у младенца временные трудности с дыханием, помогать ему незачем, пусть задохнется. Если младенец не может сам есть, пусть голодает. Инвалиды, говорили биоэтики, тяжелая ноша для общества, даже если они могут сами себя обслуживать.

Микки чувствовала, как в ней закипает злость, только уже совсем по другой причине, не имеющей отношения к страданиям и унижениям детства. К этой злости ее эго не имело ни малейшего отношения. Эту злость вызывали выродки, называющие себя людьми.

Она прочитала отрывок из книги «Практическая этика», в которой Питер Сингер из Принстонского университета оправдывал убийство новорожденных с таким не столь уж серьезным заболеванием, как гемофилия: «Когда смерть младенца с пороком развития приводит к рождению другого младенца с большими перспективами счастливой жизни, полный объем счастья будет больше, если убить неполноценного младенца. Потерю счастливой жизни для первого младенца перевесит обретение счастливой жизни вторым. Таким образом, если убийство младенца-гемофилика не оказывает неблагоприятного воздействия на других… логично и правильно его убить».

Микки пришлось встать и уйти от всего этого. Ярость переполняла ее энергией. Она не могла сидеть. Ходила взад-вперед, сгибая и разгибая руки, сбрасывая энергию, пытаясь успокоиться.

Как ребенок, перепуганный, но по-прежнему тянущийся к историям о призраках и чудовищах, она вернулась к компьютеру.

Сингер однажды предложил считать убийство младенца этичным, если родители считают, что оно послужит интересам семьи и общества. Далее, он заявил, что младенец не становится личностью на первом году жизни, таким образом перебрасывая мостик к идее, что убивать младенца этично не только при рождении, но и значительно позже.

Престон Мэддок полагал, что подобное убийство этично до того момента, как дети начитают разговаривать. Скажи «папа» или умри.

Большинство биоэтиков поддерживали «контролируемые» медицинские эксперименты на психически неполноценных субъектах, или на людях в коматозном состоянии, или на младенцах-отказниках, вместо животных, указывая, что обладающие самосознанием животные могут испытывать душевную боль, тогда как психически неполноценные, коматозные и младенцы – нет.

Спрашивать психически неполноценных о том, что они думают по этому поводу, согласно этой философии, нужды, разумеется, не было, потому что они, как младенцы и, конечно же, другие «минимально знающие люди», являлись личностями, которые не имели морального права требовать себе место в этом мире.

Микки хотелось начать крестовый поход, чтобы объявить биоэтиков «минимально знающими», поскольку в них не чувствовалось ничего человеческого и они в большей степени подпадали под категорию нелюдей, чем малые, слабые и больные, которых они призывали убивать.

Мэддок являлся лидером… но одним из нескольких… движения, которое хотело использовать «обоюдоострые биоэтические дебаты и научные методы» для определения минимального ай-кью, необходимого, чтобы вести полноценную жизнь и быть полезным обществу. Он полагал, что порог значительно выше, чем «ай-кью больных с синдромом Дауна», но при этом добавлял, что после определения минимального ай-кью общество не должно немедленно избавляться от ныне живущих тугодумов. Скорее, говорил он, «это попытка прояснить наше понимание, а что же такое полноценная жизнь», то есть получить знания, которые окажутся неоценимо важными к моменту, когда наука сможет точно предсказывать ай-кью у младенцев.

Да. Конечно. И экспериментальные лагеря в Дахау и Освенциме строились не для того, чтобы использовать их. Просто хотелось посмотреть, можно ли их построить, будут ли они представлять собой архитектурную ценность.

Поначалу, бродя по сайтам биоэтиков, Микки думала, что эта культура смерти не представляет собой ничего серьезного. Это, должно быть, игра, участники которой состязались, кто покажет себя самым шокирующим, самым нечеловечески практичным, самым холодным и сердцем, и умом. Конечно, это могли быть только фантазии.

Узнавая, что эти люди жили и действовали исходя из своей философии, она не сомневалась, что серьезно их могли воспринимать только в своем узком кругу, находящемся на периферии академического мира. Но очень быстро она обнаружила, что они находятся на передовых рубежах, в центре внимания. В большинстве медицинских школ биоэтика входила в состав обязательных дисциплин. Более тридцати ведущих университетов предлагали дипломы по биоэтике. Принимались бесчисленные законы, федеральные и штатов, подготовленные при непосредственном участии биоэтиков и направленные на то, чтобы именно специалисты по биоэтике становились моральными и легальными арбитрами, выносящими решение, кому жить, а кому умереть.

Инвалиды обходятся дорого, разве вы с этим не согласны? И старики. И слабые. И тупые. Не просто дорого, но зачастую мешают жить нормальным людям. И смотреть на них никакого удовольствия, как и общаться с ними, не то что с нами. Бедняжки будут куда счастливее, если покинут этот мир. Если они родились с отклонениями от нормы или стали инвалидами в результате несчастного случая, тогда при наличии у них гражданской совести они должны умереть во благо общества.

Когда же мир успел превратиться в сумасшедший дом?

Микки начала понимать своего врага.

Раньше Престон Мэддок не казался ей очень уж серьезной угрозой.

Теперь она понимала, что заблуждалась. Угроза была страшная, пугающая. Она имела дело с чужим, с инопланетянином.

Нацистская Германия (помимо того, что там пытались уничтожить всех евреев), Советский Союз, маоистский Китай в прошлом решали «социальную проблему», связанную со слабыми и больными, но когда утилитарных биоэтиков спрашивали, как хватает у них духу предлагать такие же кардинальные варианты решения проблемы, они увиливали от ответа, заявляя, что нацисты и им подобные убивали слабых и больных по, как заявил Престон в одном интервью, «неверным причинам».

То есть в самих убийствах, видите ли, никакой ошибки не было, но вот идеологические посылы у нацистов и коммунистов были неверными. Мы, мол, хотим убивать не из ненависти или предрассудков, а потому, что убийство ребенка с пороками развития освободит место для нормального, который доставит семье больше радости, который будет счастливее, принесет больше пользы обществу, увеличит «общий объем счастья». Это не то же самое, говорили они, как убивать ребенка, чтобы освободить место для другого, который будет лучшим представителем своего volk[61], более блондинистым, которым будет гордиться нация и который порадует своего fuhrer[62].