на плечи испанской шали она была похожа на огромный абажур с бахромой.

— Я больше не могу выходить на сцену в таком виде, — говорила она, потирая живот. — К тому же наш старший мальчик в следующем году пойдет в детский сад.

— И я согласился вернуться в «Запретный город», — провозгласил Джек.

— А я буду сидеть дома, — добавила Ирен.

Я смотрела на нее и не могла понять: то ли она была счастлива, то ли ей было грустно от грядущих перемен.

— Похоже, у меня дома будет свое ревю.

— Сегодня я буду выступать один, — сказал Джек. — Если хотите, можете сегодня оставить Томми с Ирен и детьми.

У меня забилось сердце.

— Я никогда не оставляла его одного.

— Но он будет не один, — сказала Ирен, — а с нами.

— Хорошо. Только на сегодня, — согласилась я и выдавила улыбку.

Взглянув на Грейс и Руби, я увидела, что они смотрят на меня так, будто им меня жаль. Но они не матери. Им меня не понять.

Руби, Грейс и я вышли из отеля около шести часов вечера и пошли по улицам, уже заполнявшимся моряками. Тут же в наш адрес раздался свист, послышались скабрезные замечания и крики.

— Эй, детка, не хочешь присоединиться ко мне на вечерок?

В общем, ничего нового.

Мы пришли в «О’Эйт», который стоял возле доков. Помощник официанта проводил нас в гримерную. Я вошла первой и принялась за подготовку реквизита Руби. К зеркалу была прикреплена телеграмма «Вестерн Юнион». У меня оборвалось сердце. Эдди? Монро? Но я была не единственной из нас, кому было кого терять. В зеркале, напротив маленького желтого прямоугольника, отражались три мертвенно-бледных женских лица.

Телеграмма оказалась адресована Руби. Я ощутила мощную волну облегчения. Я не овдовела во второй раз, и мой брат все еще борется за свою жизнь.

Руби сняла конверт с зеркала и несколько мучительных мгновений подержала его в руках, прежде чем открыть. Холодным официальным языком ее ставили в известность о гибели брата.

Грейс положила руку Руби на плечо.

— Я… я… Мне надо готовиться, — запинаясь, произнесла та. — Элен, где крем и пудра? Торопись, живее!

Я все повторяла, как мне жаль, и уважала ее желание держать все в себе. Мы готовились к выступлению в полном молчании. Я думала об Эдди и брате, а Грейс, я уверена, думала о Джо.

— Занавес! Готовность пять минут!

Мы исполнили свои обычные три выхода. Известие о гибели брата Руби ударило по всем нам. Грейс была неуклюжа, Джек выступил из рук вон плохо, но танец Руби был лучшим в карьере. Шар, казалось, сам по себе парил перед ней. Танцуя с веерами, она была похожа на лебедя, скользящего по глади озера. Грейс как звезда этого шоу выходила на сцену последней.

Когда она вернулась в гримерную, я пыталась убедить Руби смыть с себя грим, перед тем как выйти из клуба.

— Нет, нет, нет! — Руби оттолкнула меня и натолкнулась на взгляд Грейс в зеркале.

— Давайте выбираться отсюда, — воспользовалась этим моментом Грейс.

Она торопливо переоделась в свитер и юбку, и мы вышли на улицу. Жизнь била ключом. Там было полно мужчин. К этому часу они уже прилично выпили. Нам вслед неслись свист и восклицания. С некоторыми парнями под руку шли женщины: подружки, Девушки Победы, проститутки и иногда матери или сестры.

Руби, покачиваясь, шла по тротуару, мы — за ней. Ее кожа сияла в отблесках неоновых вывесок. Руки висели вдоль тела, как у сломанной куклы.

Она затащила нас в китайский бар в конце квартала.

«Инь» и «ян» у нас, китайцев, в крови. И что-то хорошее, и беды не приходят в одиночку. И сейчас Руби поставила нас в положение, которое не могло не закончиться неприятностями.

— Какой у вас фирменный напиток?

Спустя минуту перед нами стояли три «Луны над Мандалай» — смесь белого рома, мятного ликера, сахара и лимонного сока. Напиток был сладким до тошноты. Руби допила свой еще до того, как я сделала второй глоток. Грейс, разумеется, попыталась ее остановить. И конечно, мы ее утешали, но она игнорировала нас. Вокруг нашего столика собрались готовые к приключениям моряки.

Я оплатила счет, и мы с Грейс, объединившись впервые после Сан-Франциско, вытащили Руби из этого злачного заведения.

Тем временем на улице становилось все тревожнее. На каждый оклик Руби отвечала улыбкой и взмахом руки. За нами пошли какие-то мужчины из бара, стараясь завязать разговор, и Руби с ними заигрывала. Мы с Грейс тянули ее вперед.

От отеля нас отделял всего один квартал, когда рядом затормозил полицейский автобус.

— Дамы! — произнес вышедший оттуда полицейский, делая приглашающий жест в сторону своей машины.

Я подумала, что он остановился, чтобы помочь нам, но, как только мы подошли к автобусу, он грубо затолкал нас внутрь. Там уже сидели восемь женщин. Мы попали в облаву.

Лицо Грейс позеленело. Руби попыталась заговорить с нашими попутчицами, но они были слишком испуганы, расстроены или безучастны, чтобы ей отвечать.

Когда мы добрались до тюрьмы, нас загнали в камеру предварительного заключения, которая по виду была рассчитана человек на двадцать пять, но с нами в ней было около семидесяти. Вдоль стен стояли скамейки, а на полах лежали грязные матрасы с еще более замызганными одеялами, на которых сидели женщины. В углу находился унитаз, ничем не отгороженный от общего пространства.

Один отвратительный унитаз на семьдесят женщин. А какая вонь! Смесь миазмов от унитаза, духов и гигиенических прокладок, которые давно пора сменить.

Я протолкнулась сквозь толпу сокамерниц к решетке и попыталась привлечь внимание охранника.

— Здесь какая-то ошибка, — сказала я. — Мои подруги — артистки!

— О да, я в этом не сомневаюсь, — мерзко засмеялся он мне в ответ. — А ты кто?

— Я костюмерша Принцессы Тай.

Вот только, похоже, этот человек не знал, что такое «костюмерша». Я решила попытаться еще раз.

— Мой сын остался в отеле. Я должна вернуться к нему.

— Ты что, оставила его совсем одного? — спросил охранник.

— Нет, он с моей подругой, — ответила я.

— С подругой, которая тоже живет в отеле? — Судя по всему, он уже слышал похожие истории. — Ну, тогда тебе не о чем беспокоиться.

— Можно мне хотя бы позвонить?

— Позже, дорогуша, позже.

Я протиснулась обратно к подругам. Руби была слишком пьяна, чтобы осознать всю серьезность ситуации, в которой мы оказались. Я села рядом с Грейс, в отчаянии уставившейся в пол.

— Отец всегда говорил, что я окажусь в подобном месте. Что меня заберут, как распоследнюю шлюху.

Каждые несколько минут из камеры