– Припасов не будет, проводников не будет, стало быть, конец спокойной жизни, – подвел итог де Фуа, вернувшийся с известиями из императорской стоянки и желчный более обыкновенного. – Нас ждут подвиги, лишения и испытания во имя веры. Готовьтесь, мессиры. Все, за исключением Данни, ибо ему, согласно древней варварской традиции, наплевать на любых врагов.

– Купно и розно, – хмыкнул Мак-Лауд. – Ибо два кельта – уже войско, три – несокрушимая армия, а четыре – подходящее число для доброй пирушки.

Мрачные прогнозы мессира Ангеррана сбылись. В пределах султаната крестоносцев встретили без всякого дружелюбия и приязни. Прибывшее посольство высокомерно заявило Барбароссе, что здесь франкам совершенно не рады, обеспечивать их чем-либо не собираются и в города не впустят. Мелкие стычки завязывались почти каждый день, не принося императорскому войску особенного ущерба, но вынуждая всех постоянно быть настороже. Византийские проводники честно признались, что здешних дорог не ведают, и франкской армии придется выбирать путь на свой страх и риск.

Огрызаясь и изрядно замедлив ход, рассылая вокруг многочисленных разведчиков, голодая и мучаясь от жажды, воинство, ведомое несгибаемым старым императором, нацелилось на Конью. Конью с ее высокими и крепкими стенами, возведенными еще во времена расцвета Византии, за которыми рассчитывал отсидеться султан Орхан. Имевший весьма смутное представление о том, на что способен франкский правитель в гневе – а Барбаросса пребывал в ярости. Той ее самой опасной разновидности, что не сразу бросается в глаза, сдержанной и тлеющей под спудом, обращающейся в точный и безошибочный расчет. Как не раз приходило на ум Гунтеру, историки будущих времен были правы, именуя Ричарда Львиное Сердце прирожденным тактиком, а Фридриха фон Штауфена, более известного под прозвищем Барбаросса – великим стратегом.

Сопротивление Коньи длилось всего несколько часов. Рыкнув на свитских, робко пытавшихся удержать императора вдали от битвы, Барбаросса лично повел рыцарей в атаку на пестрое сельджукское воинство, с откровенным вызовом гарцевавшее под стенами города.

Первый раз в жизни пришелец из будущего увидел, что такое – атака тяжелой рыцарской кавалерии Запада. Нежно зеленеющая степь, по которой прошелся вал конницы, превратилась в насмерть разбитый танкодром после особо сложных учений гудериановской Четвертой бригады. Черная перекопанная земля. И больше ничего. Закованный в латы вал, скатившийся вниз по пологому склону холма на явно превосходящие в количестве отряды султана, взметнувшийся вверх низкий гул, звон, металлический скрежет, слившиеся в общую какофонию истошные вопли. Малая часть конийского воинства, вырывавшись из мясорубки, едва успела ворваться в городские ворота – буквально на четверть часа опередив штурмующую группу франков, с их таранами и стеноломами на колесах. Остальным было не суждено уйти с поля боя, обратившись в разбросанные там и сям изломанные фигурки.

«Хорошо все-таки, что я с ними не пошел, – похвалил себя за предусмотрительность мессир фон Райхерт. – Вот Серж наверняка бы потащился следом. Мол, это так занимательно – штурмовать крепость. Ну уж нет! Куда лучше планировать этот самый штурм и наблюдать за ним со стороны, чем в нем участвовать».

Подле императорского шатра обозначилось некоторое оживление. Хрипло и немузыкально проревели трубы, грохнули палки по натянутой козловой коже барабанов. Получивший свой урок, разбитый наголову и здорово поплатившийся за самонадеянность султан Орхан покидал ставку правителя франков.

– Сарацинский нахал еще легко отделался, – глубокомысленно заметили рядом с германцем. Тот невольно вздрогнул, никак не в силах свыкнуться с манерой Дугала появляться совершенно беззвучно. – Он остался жив, его даже не спихнули с трона, а только обобрали до последнего пенни. Ты почему не при делах? Ты ж вроде как посол Ричарда и приятель Младшего.

Заглазным прозвищем «Младший» именовали последнего из отпрысков Барбароссы, тезку сиятельного папаши-императора. Фридриху-младшему недавно исполнилось восемнадцать годков от роду, он был на удивление любознательным и образованным молодым человеком, эдаким идеалом рыцарства, не в обиду Ричарду Английскому. Портил сей букет достоинств единственный недостаток: принц Римской империи был в искреннем восторге от головной боли своего батюшки, непокорной Италии. Его привязанность частенько приводила к громким семейным ссорам. Усугубляла конфликт поколений дама сердца Младшего, сопутствовавшая ему в Походе, римлянка Ваноцца с непроизносимой и заковыристой фамилией. А также ее фрейлины, отряд жгучих и языкатых красоток, и их не менее яркие сопровождающие.

Барбаросса рвал и метал, но ничего не мог поделать – итальянцы распоряжались его казной, снабжали императора средствами на Крестовый Поход и сидели с ним за одним столом. Стоило тратить жизнь на покорение страны, чтобы твой же отпрыск восхищался побежденными!

– Сегодня должность посланника у нас исполняет Мишель, – объяснил мессир фон Райхерт. – Ему позарез приспичило потолкаться среди придворных, глазея на настоящего сарацина.

– Девку свою ему повидать приспичило, – хмыкнув, уверенно заявил Мак-Лауд. – Спорим, до ночи не вернется? Кстати, есть хочешь? У нас сегодня будет настоящая баранина. Сам покупал. Если старая карга Лугареция не зажарила мясо до угольков, то так и быть, объедки и кости – твои.

После двух голодных месяцев в азиатских степях вопрос «есть хочешь?» мог расцениваться только как утонченное издевательство. Или как образчик специфического шотландского юмора.

– Щедрый ты наш. Смотри, при Мишеле не назови его прекрасную даму «девкой», – ядовито посоветовал барон Мелвих, заслужив в ответ снисходительное ворчание. Подразумевающее: «Я, может, и сумасброд, но ума покуда не лишился».

«Никогда не знаешь, что способны выкинуть ближние твои. Не угадаешь, что они скрывают, – размышлял Гунтер, шагая через многолюдный шумный лагерь к биваку маленькой компании, старавшейся держаться вместе. – Все их Средневековье – один огромный карнавал. Марди Гра евразийского размаха. И нет никакой гарантии, что под снятой маской не прячется еще одна. Взять, к примеру, Дугала. Данни, как он теперь почему-то предпочитает себя называть. Мы-то думали: случайный попутчик, дикарь с высот Хайленда. А он – свой человек для де Фуа, для д'Ибелена и для Конрада Монферратского, который, как говорят, рвется в короли Святой Земли. И выясняется, что и в Лондон Дугала занесло отнюдь не случайно, и в охране Лоншана он служил не заради выгоды, и сейчас вовсе не к Иерусалиму стремится, а в Тир… По крайней мере, уверяет, якобы добирается в Тир, к Конраду. Может, лжет. Пойди, разгадай, что у кельта на уме. Наша встреча в Византии была для него только удобным предлогом, а в Константинополь ему требовалось по собственным загадочным делам. Он исполнил свое поручение и уехал. Причем очень тихонько уехал, улизнул, затесавшись в армию Барбароссы. Барон Ибелен, если я не ошибаюсь, не мог дождаться, когда Дугал со своим семейством покинет итальянский квартал. Семейство еще это… Раз – и человек умудрился обзавестись женой и парой приемных детишек. Вроде как брошенных щенков на улице подобрал и заботится о них по мере сил. А в ответ леди Агнесса и мальчики его искренне обожают… Интересно, как там поживает Елена?..»