– Они такие мягкие и слабые, а ранят глубже самой острой стали.

Проследив взгляд Базо, Ральф внезапно перестал хмуриться и хлопнул друга по плечу:

– Теперь я понимаю, что ты имел в виду, когда говорил о псе, почуявшем суку, – захохотал он.

– Ничего смешного! – высокомерно отозвался Базо.

Последняя изглоданная косточка буйвола была давно брошена в костер, был выпит последний горшок пива; матабеле устали воспевать победу над Пембой, свою ловкость и храбрость на горе колдуна и улеглись спать, завернувшись в меховые накидки. Давно затихли последние рыдания пленниц, а Базо и Ральф все сидели возле костра – в тишине лагеря слышались лишь их приглушенные голоса и чавканье волов, жующих жвачку.

Двое друзей дорожили каждой секундой, словно чувствуя, что ко времени следующей встречи оба изменятся – и мир изменится вместе с ними. Они вспоминали юность, сокола Сципиону и паучиху Инкосикази; улыбались воспоминаниям о схватке на палках и о том, как Бакела чуть не убил Базо за расколотый алмаз; говорили о Джордане, Яне Черуте, Камузе и всех остальных.

Наконец Базо неохотно поднялся.

– Я уйду еще до рассвета, Хеншо, – сказал он.

– Иди с миром, Базо! Наслаждайся почестями, которые ждут тебя, и женщиной, которую добыл.

Базо добрался до подстилки, где лежала Танасе, завернувшись в его накидку. Как только он лег рядом, она вцепилась в него изо всех сил. Девушка горела, точно в лихорадке, и тряслась от беззвучных рыданий.

– Танасе, что стряслось? – перепугался Базо.

– Видение! У меня было ужасное видение!

– Сон! – облегченно выдохнул Базо. – Всего лишь сон!

– Нет, видение! – настаивала она. – Базо, забери у меня этот жуткий дар, пока он не уничтожил нас обоих!

Он молча обнял девушку: очень жаль, что она так расстроилась, но что тут поделаешь?

Вскоре Танасе затихла и вроде бы уснула.

– Базо, господин мой, это было ужасное видение, – вдруг прошептала она. – Я до смерти его не забуду.

Он промолчал, хотя суеверный холодок пробежал по спине.

– Я видела тебя высоко на дереве… – Она осеклась и беззвучно всхлипнула, вздрогнув всем телом. – Этот белый, которого ты называешь Хеншо… не доверяй ему!

– Он мой брат, и я люблю его как брата.

– Тогда почему он не плакал? Базо, почему он не проливал слез, глядя, как ты висишь на дереве?

Салина Кодрингтон раскатывала тесто, умело управляясь со скалкой. Мука покрывала руки по самые локти, до высоко закатанных рукавов, к пальцам прилипли комочки теста.

Потолок кухоньки был закопчен дымом открытой железной плиты, по дому витал уютный запах домашней выпечки.

Выбившаяся из-под ленточки прядка бело-золотистых волос щекотала подбородок. Салина сдула ее в сторонку – прядка взлетела осенней паутинкой и снова легла на лицо. Девушка продолжала раскатывать тесто.

Привалившись к косяку двери, Ральф подумал, что в жизни не видел более выразительного жеста, – впрочем, его умиляло каждое движение Салины, включая то, как она склонила голову и улыбнулась ему. От этой нежной, бесхитростной улыбки сердце сжалось и горло перехватило.

– Я завтра уезжаю.

– Да, – кивнула Салина. – Мы будем ужасно скучать.

– Мне впервые представился случай поговорить с вами наедине, без этих чудовищ…

– Ральф! Это злое, хотя и точное описание моих дорогих сестричек! – Она смеялась удивительно мелодичным и глубоким смехом. – Если вы хотели поговорить со мной, то могли просто попросить.

– Салина, я прошу сейчас.

– Мы одни.

– Вы не могли бы остановиться на минутку?

– Тесто пропадет, к тому же я вполне могу слушать за работой.

Ральф переступил с ноги на ногу и нерешительно ссутулился. Все шло не так, как запланировано. Попробуй-ка выбрать момент и подхватить девушку на руки, когда она вся перепачкана мукой и тестом да еще держит в руках тяжеленную скалку!

– Салина, я в жизни не встречал девушки, то есть женщины… то есть дамы… прекраснее…

– Ральф, не говорите так! У меня ведь есть зеркало.

– Это правда, клянусь!

– Пожалуйста, не клянитесь. К тому же есть вещи более важные, чем физическая красота, – например, отзывчивость, добронравие и чуткость.

– Да, несомненно, – и вы обладаете всеми этими качествами!

Салина внезапно замерла и уставилась на него: в ее глазах отразилось замешательство.

– Ральф… – прошептала она. – Кузен Ральф…

– Пусть кузен, но я люблю вас, Салина! – Он слегка заикался, торопясь выложить все, что хотел сказать. – Я полюбил вас с первого взгляда, с того мгновения, как мы встретились на реке…

– Ральф! Бедный мой, милый Ральф! – Теперь к смятению примешивалось сочувствие.

– Раньше я бы ни словом ни обмолвился, но после этого путешествия у меня появились средства. Я смогу расплатиться с долгами, куплю собственные фургоны. Я пока не богат, но обязательно разбогатею!

– Ах, если бы я только знала! Ральф, если бы я заметила, то могла бы…

Ральф не давал девушке говорить:

– Салина, я люблю вас! Я безумно люблю вас и предлагаю вам руку и сердце.

Она подошла к нему, в голубых глазах дрожали слезинки.

– Милый мой Ральф! Мне так жаль. Я бы отдала что угодно, чтобы уберечь вас от разочарования. Если бы я только знала…

Ошеломленный Ральф замер.

– Вы не… то есть вы не примете мое предложение? – Изумление растаяло, Ральф выпятил челюсть и сжал губы. – Но почему? Я дам вам все, что пожелаете, буду носить вас на руках…

– Ральф! – Она прикоснулась к его губам, оставив на них пятнышко муки. – Тише, Ральф, тише.

– Салина, я люблю вас! Разве вы не понимаете?

– Понимаю. Но, милый мой Ральф, я-то вас не люблю.

Кэти и близнецы провожали Ральфа до самой реки. Вики и Лиззи ехали верхом на Томе, сидя в седле по-мужски и задрав юбки выше колен. От счастливого визга близнецов у Ральфа чуть не лопались барабанные перепонки. Он хмуро шагал вперед, не отвечая на вопросы и замечания Кэти, которая вприпрыжку шла рядом. Наконец девушка притихла и тоже замолчала.

Согласно безмолвному уговору они должны были расстаться на берегу реки Ками. Исази уже перевел фургон через реку: на противоположном берегу виднелись глубоко врезавшиеся в землю следы окованных железом колес. Фургон опережал Ральфа примерно на час.

Они остановились на берегу, и теперь даже близнецы затихли. Ральф оглянулся на дорогу, прикрывая глаза от утреннего солнца широкими полями шляпы.

– Значит, Салина не придет? – ровным голосом спросил он.