Больше никто не вышел из хижин: над пустынным краалем повисло испуганное молчание. Базо поднял щит, прикрывая себя и Танасе. Инстинктивно повернувшись к воротам, он увидел, что они открыты.

Базо попытался отойти к своей хижине, но Танасе окаменела в его объятиях, словно вросла в землю, а у него самого коленки подгибались от ужаса.

– Базо, – прошептала Танасе, – это они, они пришли за мной.

Костер возле ворот, который давно догорел до углей и пепла, вдруг снова ярко вспыхнул. Огонь с оглушительным ревом взвился выше человеческого роста – ограду и ворота осветили пляшущие языки желтого пламени. За открытыми воротами, на краю круга света, стоял сгорбленный старик с тонкими, как спички, конечностями, седыми волосами цвета солончаков Макарикари и пепельно-серой от старости кожей. Блеснув белками, его глаза закатились, слюна струйками потекла из беззубого рта на высохшую кожу грудной клетки, в которой можно было пересчитать все выпирающие наружу ребра.

– Танасе! – закричал он дрожащим визгливым голосом. – Танасе, дочь духов!

В свете костра взгляд Танасе поблек и стал безжизненным.

– Не слушай… – прохрипел Базо, но ее глаза покрыла голубоватая пелена, похожая на перепонку на глазах акулы или на катаракту тропической офтальмии. Девушка слепо повернула голову к призрачной фигуре за воротами.

– Танасе, твоя судьба ждет тебя!

Она с нечеловеческой силой рванулась из рук Базо, и он не смог удержать девушку.

Танасе пошла к воротам. Базо попытался последовать за ней, но обнаружил, что не в состоянии двинуться с места. Он бросил щит – тот с грохотом упал на землю, однако девушка не оглянулась. Легкая, как дымка над рекой, она шла скользящей походкой к сгорбленной фигуре у ворот.

– Танасе! – в отчаянии завопил Базо и упал на колени, тщетно пытаясь удержать невесту.

Старик протянул руку, Танасе дотронулась до нее, и костер потух так же внезапно, как вспыхнул. Темнота за воротами мгновенно стала непроницаемой.

– Танасе! – прошептал Базо.

Где-то далеко, на берегу реки, в последний раз завыла гиена.

Близнецы со всех ног влетели в церковь, нетерпеливо отталкивая друг друга, наперебой стараясь выпалить новость.

– Мама! Мама!

– Вики, я первая увидела! Я сама скажу!

Робин Кодрингтон подняла взгляд от распростертого на операционном столе чернокожего тела и нахмурилась:

– Леди не толкаются.

Не переставая подпрыгивать от нетерпения, близнецы изобразили на лицах скромность.

– Хорошо, Вики. Что случилось?

Они затараторили хором, и Робин снова остановила их:

– Я сказала «Вики»!

Виктория раздулась от важности.

– Кто-то идет к нам!

– Из Табас-Индунас? – спросила Робин.

– Нет, мама, с юга.

– Наверное, посланец короля.

– Нет, мама, это белый, и он на лошади.

В Робин мгновенно вспыхнул интерес. Она никогда бы не призналась даже самой себе, насколько ей наскучила изоляция. Белый путешественник означал новости, возможно, письма, припасы и, самое главное, книги. Ну а если гость не привезет с собой таких сокровищ, то все равно присутствие незнакомого человека развеет скуку и оживит беседу за ужином.

Робин почувствовала искушение оставить пациента на столе – ожог был пустяковым, – но сдержалась.

– Скажите папе, что я скоро приду, – велела она.

Близнецы бросились прочь, столкнулись в дверях, застряв на мгновение, но тут же выскочили, точно пробка из бутылки шампанского.

К тому времени, когда Робин закончила перевязку, отпустила пациента, вымыла руки и вышла на крыльцо церкви, незнакомец уже поднимался на холм. Клинтон вел в поводу большого сильного мула, на спине которого сидел маленький всадник – худенький парнишка, одетый в старую твидовую куртку и кепку. Близнецы приплясывали по обеим сторонам мула, Клинтон оглядывался через плечо, прислушиваясь к словам всадника.

– Мама, кто это? – крикнула через двор вышедшая из кухни Салина.

– Сейчас узнаем.

Клинтон подвел мула к крыльцу – голова всадника оказалась на одном уровне с головой Робин.

– Доктор Баллантайн, ваш дедушка, доктор Моффат, послал меня к вам и передал подарки.

Робин с удивлением поняла, что под залатанной курткой и матерчатой кепкой скрывается женщина – причем удивительно красивая, едва старше тридцати, то есть моложе самой Робин, с уверенным взглядом карих глаз и почти монгольскими скулами.

Она спрыгнула на землю с ловкостью опытного наездника и, взбежав на крыльцо, стиснула руки Робин крепкой, мужской хваткой.

– Мой муж болен, он очень страдает. Доктор Моффат сказал, что только вы способны спасти его. Вы нам поможете? Прошу вас, помогите! – взмолилась она.

– Я врач. – Робин мягко высвободила пальцы из болезненной хватки гостьи. Смутила ее вовсе не крепость руки, а какая-то странная одержимость незнакомки. – Я врач и никогда не откажу больному в помощи. Разумеется, я сделаю все необходимое.

– Вы обещаете? – настаивала женщина.

Робин слегка разозлилась.

– Если я сказала, что помогу, значит, помогу.

– Благодарю вас! – с облегчением улыбнулась незнакомка.

– Где ваш муж?

– Я обогнала его, чтобы предупредить вас о нашем приезде, а заодно убедиться, что вы согласитесь помочь.

– Что с ним случилось?

– Доктор Моффат все объяснил в письме. И прислал вам подарки, – уклончиво ответила женщина, избегая пристального взгляда Робин, и бросилась обратно к мулу.

Из седельных сумок она вытащила два пакета, обернутых в клеенку для защиты от непогоды и перевязанных сыромятными ремешками. Пакеты оказались такими большими и тяжелыми, что Клинтон взял их из рук гостьи и занес в церковь.

– Вы наверняка устали, – сказала Робин. – К сожалению, не могу предложить вам кофе – кофе закончился месяц назад. Стакан лимонада?

– Нет. – Женщина решительно покачала головой. – Я немедленно возвращаюсь к мужу, к закату мы уже будем здесь.

Она подбежала к мулу и одним прыжком взлетела ему на спину – никогда раньше Кодрингтоны не видывали, чтобы женщина так садилась в седло!

– Спасибо, – повторила незнакомка и рысью пустилась под гору.

Клинтон вышел из церкви и обнял жену за плечи.

– Какая красивая и необыкновенная женщина!

Она кивнула. Именно это ее и беспокоило: Робин не доверяла красивым женщинам.

– Как ее зовут? – поинтересовалась она у мужа.

– Не успел спросить.