Если я делаю гимнастику и занимаюсь своей красотой, значит, я совершенствую свое физическое тело и в моей жизни приумножится физическая красота. Помогает надпись, честное слово.

* * *

Оказывается, изменив форму бровей, можно существенно изменить все выражение лица! Экспериментирую с разными вариантами бровей, действительно, как будто у меня появился выбор выражений лиц. Вот удивительно!

* * *

Я и Гарик сидим в ресторане. Субботний вечер. Молодежи видимо-невидимо! Шумят, толкаются, веселятся аборигены-папуасики. У них на их безумном острове тоже свои будни, свои праздники. Ишь ты, тоже, видишь ли, у них выходной. Странные одежды, причудливые прически, у кого платок на голове (у мужчины!), а кто – совсем побрил голову налысо (хоть и женщина!), кто идет в цепях, а кто заковал себя в кольца. Одно слово, Grenweech Village.

Рядом, справа от нас, сидят две девушки, просто зашли пообедать, болтают. И вот эта-то совершенно ничем не примечательная картина тронула вдруг в дебрях меня что-то… Что это? Какая-то кусающая зависть… не то что бы мне не хватало подруги, нет, но почему-то, глядя на простую сцену, где две девочки обедают, болтают, я вдруг отчетливо почувствовала, что вот здесь, в двух шагах от меня, за столиком справа – жизнь. А я, живущая изо дня в день в колбе и привыкшая к этому состоянию настолько, что и не замечаю уже этого, не живу. Только лишь вот так, столкнувшись лицом к лицу с настоящей жизнью, какой она должна быть у простого нормального человека, я замечаю неполноценность своей.

Гарик сидит напротив меня. Я счастлива от его присутствия. Когда он рядом, мне все хорошо, ничего на свете больше не нужно. И все-таки, почему так заныло сердце при виде двух обедающих подруг?

Я встретила Любовь. Она заполняет меня до краев. Присутствие одного этого человека компенсирует все пробелы. Теперь нас двое – и ничего не страшно! И все-таки мы в тюрьме. Вдвоем. А с любимым и в тюрьме – счастье. Я даже совсем забыла, что мы с Гариком – в тюрьме.

* * *

Почему же столица мира, воспринимается мною, как тюрьма???

Глава четырнадцатая

Февраль – май 1989 г.

21 февраля 1989 г.

В субботу в Нью-Йорк приехал старый друг Гарика, живший теперь в Филадельфии.

– Мы с ним еще со школьной скамьи друг друга помним. Да, Фима? – сказал Гарик, хлопая друга по плечу. – На чьей машине поедем, на вашей или на нашей?

Фима сделал руками жест, означавший, что ему абсолютно все равно.

– Ну тогда поедем на моей, – сказал Гарик.

Мы все сели в машину; мужчины в костюмах и в галстуках, женщины в нарядных платьях. Жена Фимы Лиза была полнеющая искусственная блондинка. Ей, наверное, было немного за тридцать, но выглядела она как тетя. Она была сильно накрашена, и взгляд у нее был такой, как будто она собиралась ругаться с тем, на кого смотрела. Да что ругаться! Съесть живьем! Но это был только вид. Какой она была на самом деле, я не знала. Старый друг же казался спокойным и добродушным. Его брови были постоянно слегка удивленно приподняты. У него был нос с горбинкой и уже прилично разросшийся живот. Несмотря на это свое слегка отъехавшее выражение лица, он чисто внешне смотрелся лучше Гарика, потому что был выше ростом и шире в плечах. Представительнее, что ли.

Это была отвратительно блестящая и преуспевающая, по эмигрантским понятиям, пара. В особенности она: на лице сто пудов краски, крашеные волосы, на руках, шее и в ушах – четыре тонны золота и бриллиантов.

– Ну, рассказывайте, что в жизни произошло, пока мы не виделись? – сказал Гарик, после того как метрдотель итальянского ресторана посадил нас за столик.

– Как ты думаешь, что в нашей жизни может произойти? Работаем! Вот все наши происшествия. Ты слышал, наверное, у нас теперь свой бизнес. Свое травел айдженси.[96]

– Да, мне говорили родители.

– А они откуда знают? – весело удивился Фима.

– А им Нейманы все передают. У нас тут беспроволочный телефон. Ну что, вы довольны бизнесом?

– Да, неплохо… – сказал Фима, слегка склонив голову, запустив в карман шарящую руку и вынув пачку сигарет. – Сколько у нас в прошлом году было чистыми? – спросил он Лизу, зажав между зубами сигарету и зажигая спичку. – Восемьдесят?

– Восемьдесят, если не считать годовых тэксов. Но, кроме этого, еще же кеш! Кеш ты не считаешь? – возмущенно затрясла головой Лиза и при этом выкатила такие глаза, что я испугалась за безопасность Фимы.

– Совсем неплохо, – многозначительно сказал Гарик.

– Ну, а ты как? Я слышал, ты тоже свой бизнес открыл? Реклама?

– Да.

– Ну, как идут дела?

В это время к нам подошел официант:

– Не желаете ли чего-нибудь выпить перед обедом?

Все раскрыли свои меню и учтиво переглянулись, как бы уступая один другому право заказывать первым.

Слегка опустив закрывавшее мое лицо меню, я долгим внимательным взглядом посмотрела поверх меню на сидевшего напротив меня Фиму. Я смотрела на него, как будто о чем-то задумавшись, и вместе с тем так, чтобы невозможно было сказать – он или не он был предметом моих мыслей. Это не я такая умная, это мне журнал «Глэмор» посоветовал: как флиртовать, чтоб обращать на себя внимание мужчин. Глаза его, блуждая вокруг, скользнули по мне без всякого выражения, и тут – глаза наши встретились. В следующую секунду взгляд его, сказавший мне: «Ты – часть окружающей среды», скользнув по Гарику, по каким-то предметам, словно притягиваемый магнитом моего взгляда, снова устремился ко мне, но только уже с другим выражением. «Что это? Показалось ли мне?» – как будто спросили меня его глаза. Все это длилось не более минуты. В ту самую секунду, как глаза его спросили меня, я словно вышла из легкого оцепенения, оправилась, смутилась, сказала, что не хочу пить, и уткнулась в меню.

Они продолжают разговаривать, ничего, казалось бы, не изменилось, но взгляд Фимы уже не скользит по мне как по части окружающей среды. Нет-нет, и он посмотрит на меня, и взгляд его как будто спрашивает: показалось ли мне тогда?

А взгляд мой уже – совершенно обычный взгляд дружелюбного внимательного собеседника. Я внимательно слушаю и, когда говорит он, и, когда говорит его жена, и, когда говорит Гарик. Со временем взгляды Фимы становятся реже и спокойней. Ничего, кроме дружелюбной внимательности на моем лице, он не может прочитать. В какой-то момент, однако, задумчивый, пронизывающий, продолжительный взгляд мой снова останавливается на нем. Кто может с точностью сказать, о