— Именно так. Как вы знаете, «Бесплодные усилия любви» обрываются внезапно, а здесь мы видим продолжение истории после возвращения влюбленных. Впрочем, я не исключаю, что перед нами просто сиквел шекспировской пьесы, написанный кем-то другим. На эту мысль наводит явная бедность стиля — хотя, если вспомнить «Тита Адроника», это не самый веский аргумент. К тому же дальше пьеса могла сильно оживиться с появлением Башки или Тупицы.

— Как насчет почерка?

— Он похож на известные автографы, это ясно.

— Думаете, пьесу когда-нибудь ставили?

— Поскольку о ней упоминает Мирес — вероятно, да. Хотя, скорее всего, в театре она провалилась — сиквелы часто проваливаются, — вот почему ее никто не переписывал и не пытался поставить еще раз. Но на странице нет никаких следов того, что ее использовали как суфлерский экземпляр, — если вы об этом.

— Как, по-вашему, она могла попасть в коттедж?

— Я по-прежнему думаю, что все дело в юной даме, — ответил Фен. — Она попросила его показать ей образчик своих работ, вот он и всучил ей это. Письма могли бы многое прояснить, но… Бог его знает. В академических журналах давно ломают копья на сей счет. Один из самых удручающих моментов в нашей жизни — то, что во всем шекспироведении нельзя найти ни одной гипотезы, с которой были бы согласны все. Я всегда симпатизировал критику, который, потратив много лет на изучение загадки шекспировских сонетов, однажды заявил, что лучше бы он их вовсе не сочинял.

В дверь постучали, и вошел Уэллс с пачкой вечерних газет. Директор бегло просмотрел заголовки.

— О вас ни слова, — с удивлением отметил он.

— Ну, еще бы. Человек в моем положении, — скромно объяснил Фен, — не может позволить себе быть замешанным в столь ужасных историях.

Директор сдвинул брови:

— Надеюсь, это не Стэгг потребовал убрать ваше имя?

— Нет. Он слишком честен и добродушен, чтобы ему могло прийти подобное в голову. Я сам настоял на том, чтобы мое имя нигде не упоминалось. Кстати, задачка оказалась не из легких. Пришлось соврать, будто я обещал жене больше не связываться с криминальными делами, пока мне наконец не удалось его убедить. Но потом — заметьте, потом, а не до того, как мы договорились, — он дал мне это.

Фен достал из кармана маленький медальон, найденный в коттедже миссис Блай, и оглядел его.

— Стэгг мне сказал: «Удивительно, сэр, но никто не видел, как я его нашел, и я о нем ни с кем не говорил, кроме вас. Сдается мне, что вы гораздо больше достойны им владеть, чем сын миссис Блай из Ковентри или кто-либо другой, тем более что сохранившаяся страница рукописи и без того сделает его богатым. Поэтому, если вы готовы признать, что по рассеянности прихватили с собой эту вещицу — в случае, если возникнут какие-то вопросы, — я с удовольствием оставлю ее у вас».

Директор рассмеялся:

— По-моему, нет ничего забавнее, чем когда страж порядка по доброте душевной делает что-то противозаконное.

Фен убрал медальон и взглянул на часы:

— Боюсь, мне пора возвращаться в Оксфорд. Кстати, механики в вашем гараже сотворили чудо с моей «Лили Кристин». После вчерашней работы Пламстеда я думал, что она больше никогда не сдвинется с места, но теперь машина бегает даже резвее, чем раньше. Конечно, она слегка помята, — добавил он, — с той стороны, где в нее влетел Стэгг. Но с этим я разберусь, вернувшись домой.

— Хотите перед отъездом выпить чашку чая?

— Не откажусь. — Лицо Фена вдруг просияло. — А заодно расскажу вам про сюжет своего детективного романа.

Директор застонал:

— Боже мой, Джервейс, если уж вам так нужно сочинить роман — а в наше время кто их только не пишет, — то почему бы вам не использовать события этого уикенда? Что-нибудь в духе Сименона, с психологией и прочими штучками, чтобы угодить высоколобым критикам.

— Гэлбрейт? — произнес Фен. — Сомерс? «Вознагражденные усилия любви»? — Он отмел эту идею пренебрежительным взмахом руки. — Мой дорогой друг, из подобного материала невозможно сделать хороший детектив. А вот та девушка в горах Кэтскилл…

Нам остается добавить совсем немногое. Дружба между мистером Пламстедом и Дафной Сэвидж скоро завершилась помолвкой, и мистер Пламстед, уверенный, что только вмешательство Фена спасло его от виселицы, пригласил профессора на свадьбу. Поскольку она приходилась на летние каникулы и Фен в этот время все равно собирался находиться в Лондоне, он охотно принял приглашение. В день, когда была назначена церемония, он сел в ранний поезд из Оксфорда до Паддингтона.

— Будем надеяться, я не встречусь со старым мореходом[35], — сказал профессор.