Пешком обходил Город, ощущая, как его обнимают потоки воздуха. Если бы опустился туман, и от влажности воздух стал осязаем, все увидели бы, как закручиваются его струи за спиной Джема. И тогда в благоговейном страхе уставились бы на уроженца этих мест, за которым тянулся шлейф дыма. Тогда бы они узнали.

А кто-то уже знал — он чувствовал уважение, но никогда не снисходил до благодарности. Нерешительные, быстро отведенные в сторону взгляды. Они не смели пялиться на него. Но в их молчании явно читалось почтение: когда он проходил мимо взрослых и детей, они затихали.

Он нес этот Город, как крест. Все силы, все внимание было брошено на то, чтобы запомнить Город таким, каким он когда-то был, и вернуть его великолепие.

Чертов Дугги.

Джем прикасался к «чайному пакетику», который лежал в кармане. К его мягкой полиэтиленовой упаковке. Двигаясь по улицам, он представлял Город в огне. Очищающее пламя — пламя, которое созидает, уничтожая все недостойное, пламя, которое выжигает и творит новое. Все эти домики, стоящие ровными рядами, сгорят дотла и обновятся.

На углу Трентонской и Банкер-Хилл — очередная новая химчистка. Яппи проходили мимо, не зная, кто он. В очищающем огне химчистки взлетят на воздух первыми, вместе со всеми своими химикатами. А потом все яппи побегут через мост обратно — как муравьи с горящего полена. По бумагам они владели здешней недвижимостью. Но эти улицы принадлежат Джему. Лес принадлежит зверям, а Город — ему.

Джем чувствовал, как в его венах вместе с кровью течет кирпичная крошка колониальной эпохи.

Ферги. Джем часами мог слушать его рассказы о старом Городе. Они только что расстались. Мудрый Ферги остался сидеть в холодильной камере своего цветочного магазина. Цветочник знал, что такое упорство, что такое гордость. Это было написано на лице бывшего борца и боксера. Оно напоминало горделивую витрину — потрескавшуюся, но все еще целую. Ферги знал, как побеждать, причем побеждать опасно.

Чертов Дугги! Предательство и измены окружали Джема со всех сторон. Все прогибались, уступали переменам, прогрессу, а Джем, как клей, в одиночку держит все, чтобы не развалилось. Трещинки замазывает. А после Ферги все на его плечи ляжет.

Искореженное лицо-циферблат Города — такое же косое, как у Ферги — Жемчужная улица, словно стрелка, ползет к полуночи. Час колдовства — в него Джем родился и жил, в него и умрет. Он гордился ветхостью дома, тем, как он глумится над отремонтированными соседями по улице. Все они стали кондоминиумами, словно шлюхи, заделавшиеся девственницами. Старожилы продали свои дома: Кенни, Хейесы, Флонсы, О'Брайаны. Если бы яппи платили нехилые суммы не за дома, а за их первенцев, эти предатели размещали бы школьные портреты своих детей в разделе «Продам» газеты «Патриоты Чарлзтауна». Съехать — не значит выиграть. Это значит сдаться, значит, кишка тонка.

Там, где тротуар резко обрывался вниз, как первый вираж на старых русских горках, что стоят на пляже Нантаскет Бич, Джем вошел в дом. Он примотал скотчем кусок картонки вместо стекла, которое выбил Дуг, — зато теперь не дребезжит. Джем остановился на нижней ступеньке и посмотрел на дверь Кристы. Мысли о будущем поколении вызвали в нем острое желание увидеть Шайн. Его взгляд упал на фотографии, украшавшие столик в коридоре: дом — еще в шестидесятые; старый драндулет на склоне, отец что-то выгружает из багажника — добычу, наверное; свадебная фотография родителей: у всех подружек невесты и дружек жениха значки избирательной компании Кеннеди — Джонсона; они с Кристой в комбинезончиках сидят на одеяле, расстеленном на заднем дворе, — тогда там еще росла трава.

Джем вошел, не постучав, прошел по коридору, обшитому темным деревом. Шайн сидела в своем стуле перед теликом, как всегда, одна. Ее ручки, личико и волосы были измазаны кроваво-красным соусом. Она отрешенно наблюдала за убогим розовым динозавром, прыгавшим по полу. В ушах у нее тоже был соус.

— Привет, малышка, — поздоровался Джем.

Шайн даже не повернулась. Он дотронулся до ее шеи, там, где она еще была чистой. С тем же успехом он мог прикоснуться к кукле с личиком Шайн.

— Ух-ох! — кряхтел розовый динозавр. Девочка уставилась на него так, словно принимала зашифрованное послание и не могла отвести глаз.

В туалете зашумела вода. Криста вышла навстречу брату в футболке с изображением подружки Дональда Дака и в обвисших трусах бикини.

— Ужин ты, конечно, не приготовила? — Джем даже не собирался ужинать, просто хотел указать на то, что сестра и тут ни на что не способна.

— С какого хрена мне знать, что ты вообще дома появишься? — огрызнулась Криста.

Но у него не было ни времени, ни желания с ней ссориться — и она это заметила. На секунду они умолкли, читая мысли друг друга, что умели делать с детства. И тут Криста поняла, откуда он пришел, с кем встречался и что у него в кармане. Словно могла видеть сквозь ткань маленький «чайный пакетик». По ее лицу пробежала тень — голод, желание — Джем заметил это. И Криста поняла, что он заметил.

— Что такое? — спросил он, скорее дразня, чем злясь. Еще одна возможность показать, кто в доме хозяин.

Раньше после каждого медленно выдохнутого облачка Криста говорила: «Не рассказывай ему, Джем». Каждый раз. Сильнее тяги к пыли в ней был страх, что Дуг ее застукает. Каждому стоит найти строгого родителя или супруга, от которого нужно скрывать свои грешки. Если задуматься, Джем тоже довольно часто утаивал от Дугги свои проступки.

Он посмотрел на сестру-неудачницу. Ладно была бы просто шлюхой, но шлюхой-неудачницей — это же как постараться надо.

«Теперь его от тебя тошнит не меньше, чем меня», — подумалось Джему.

Он едва сдержался, чтобы не озвучить свои мысли. Но все равно продолжал надеяться, что Дугги передумает и станет прежним. В голове Джема созревал план.

«Может, Крис, я даже тебя спасу», — всплыло у него в голове.

Все было в его силах. Но теперь он снова бесился, окидывая сестру взглядом, ненавидя существо, которое любил. Он шагнул к Шайн и поцеловал ее в макушку, ощутив привкус соуса. Этот поцелуй означал: «Она не будет такой неудачницей, как ты». И еще: «Только я и смогу спасти нас всех».

— Я буду наверху, — сообщил Джем, зная, что она поняла его намек, что она будет сидеть тут в своих обвисших трусах, глядеть на потолок в подтеках и представлять, как он ширяется без нее. «Потому что ты своих обязательств не выполняешь. Потому что не можешь удержаться рядом с Дугги, и теперь все придется делать мне», — мысленно пояснил он сестре.

В своей тесной, заставленной техникой комнате он нашел трансляцию матча «Соксов» по пиратскому кабельному телевидению и, выведя ее на свой здоровенный экран, вытащил из кармана «чайный пакетик». Он достал все необходимое из шкафчика, висевшего над кухонной мойкой, и разложил на журнальном столике, затем надрезал пакетик кончиком перочинного ножа. В низком стакане, стыренном из кофейни «Туллис» много лет назад, размешал несколько миллиграммов волшебства и столько же сухого напитка «Кулэйд». Собрал во рту слюну, плюнул в стакан. Порошок постепенно впитался во влагу и растворился.