Лизи думает, какая же ужасная была жизнь у этого мальчика,если он гордился тем, что потрафил такому человеку, и напоминает себе, что емутогда было только десять лет. Только десять лет, и предстояло остаться один наодин с монстром в подвале. Отец тоже был монстром, но хоть на какое-то времястановился человеком. Монстром, иногда способным на поцелуй.

— Потом… — Скотт смотрит в сумрак. На мгновениевыскальзывает луна. Проходится бледной и игривой лапой по его лицу, а потомснова скрывается за облаками. Когда он начинает говорить, Лизи слышит, какребёнок берёт вверх. — Отец… отец никогда не спрашиваль, что я видел, или где ябыл, или что я делал там, и я не думаю, что он спрашиваль Пола… я не уверен,что и Пол много чего помнил, но тогда отец почти что задал такие вопросы. Онсказал: «А если ты доставишь его туда, Скут, что будет, если он проснётся? Ему сразувдруг полегчает? Потому что, если он останется таким же, как сейчас, меня там,чтобы помочь тебе, не будет».

Но я уже думал об этом, понимаешь? Думал и думал об этом,пока не возникало ощущение, что у меня вот-вот разорвётся голова. — Скоттприподнимается на локте и смотрит на неё. — Я знал, что всё это должнозакончиться, знал так же, как и отец, может, и лучше. Из-за столба. Из-застола. И потому что он терял вес, а на лице появлялись язвы, поскольку питалсяон неправильно. Мы давали ему овощи, но он отбрасывал всё, кроме моркови илука. И на одном его глазу, том, что повредил отец, на красном появилосьмолочно-белое пятно. У него выпало много зубов, один локоть скрутило. Онразваливался от пребывания в подвале, Лизи, а то, что не разваливалось от отсутствиясолнечного света и неправильного питания, выходило из строя от перенапряжения.Ты понимаешь?

Она кивнула.

— Вот у меня и появилась эта маленькая идея, о которой ясказаль отцу. Он спросил: «Ты думаешь, что ты чертовски смышлён для десяти лет,не так ли?» Я ответил, что нет, о другом я мало что знаю, но если он можетпредложить более безопасный и надёжный способ, хорошо, я им с удовольствиемвоспользуюсь. Только он не знал. Он сказал: «Я думаю, ты действительночертовски смышлён для десяти лет, вот что я тебе скажу. И у тебя в конце концовпроявился характер. Если, конечно, ты не дашь задний ход». «Не дам», — ответиля. «И он сказал: «В этом не будет необходимости, Скутер, потому что я будустоять у лестницы с моим святомамкиным карабином для охоты на оленей…»

Отец стоит у лестницы со своим карабином для охоты наоленей, своим, 30—06 в руках. Скотт, стараясь не дрожать, — рядом с ним,смотрит на существо, прикованное цепями к металлическому столбу и столу спечатным станком. В его правом кармане инструмент, который дал ему отец, шприцс резиновым колпачком на игле. Отец может и не говорить Скотту, что шприц —вещь хрупкая. Если завяжется борьба, он может разбиться. Отец предложилположить его в картонную коробочку, где когда-то лежала авторучка, но на то,чтобы достать шприц из коробочки, может уйти пара дополнительных секунд (какминимум), и они могут оказаться решающими в вопросе жизни и смерти, если емутаки удастся переправить существо, закованное в цепи, в Мальчишечью луну, гдене будет отца с его карабином, 30—06 для охоты на оленей. В Мальчишечьей лунебудут только он и существо, которое проникло в Пола, как рука в украденнуюперчатку. Только они двое на вершине Холма нежного сердца.

Существо, которое было его братом, лежит, привалившисьспиной к металлическому столбу, выставив вперёд ноги. Оно голое, если несчитать майки Пола. Ноги и ступни грязные. Бёдра в засохшем говне. Миска,вылизанная дочиста, валяется рядом с грязной рукой. Большущий гамбургер,который лежал в ней, исчез в животе существа-Пола за считанные секунды, ноЭндрю Лэндон чуть ли не полчаса раздумывал, сколько положить в гамбургерлекарства, потому что раньше его было слишком много. Лекарство представляетсобой белые таблетки, такие же как тамс и ролэйдс[94], которые отец иногдапринимает сам. Впервые Скотт спросил отца, откуда взялось лекарство, и получилответ: «Почему бы тебе не закрыть свой чёртов рот, любопытный Джордж, преждечем его тебе заткну я». А когда отец так говорит, лучше сразу понять намёк,если, конечно, ты можешь сообразить, что к чему. Отец раздробил таблетки дномстакана. Пока занимался этим, разговаривал — возможно, сам с собой, возможно,со Скоттом, а под ними существо, прикованное к столбу и столу, на котором стоялпечатный станок, монотонно ревело, требуя ужина. «Легко всё рассчитать, когдаты хочешь его вырубить, - говорил отец, переводя взгляд с горки белого порошкана мясо. — Было бы ещё легче, если бы я хотел убить этого доставляющего столькохлопот говнюка, так? Но нет, я не хочу этого делать, я просто хочу дать емушанс убить того, с кем пока всё в порядке, разве что он ещё больший дурак, чемя. Да ладно, хрен с этим, Бог ненавидит трусов», — и ногтем мизинца он судивительной для него аккуратностью отделяет от горки часть белого порошка. Берётщепотку, посыпает мясо, как солью, вдавливает в мясо, берёт ещё щепотку,посыпает и вдавливает. Когда речь заходит о существе в подвале, качество пищиотца особо не волнует. Этот монстр, говорил отец, предпочёл бы есть мясо сырыми тёплым, срывая его с кости.

И теперь Скотт стоит рядом с отцом, со шприцем в кармане,наблюдая, как опасное существо привалилось к столбу, похрапывает, задравверхнюю губу. Уголки рта блестят от жира. Глаза полуоткрыты, но зрачков нет;Скотт видит лишь блестящие белки… «Только белки уже совсем не белые», — думаетон.

— Иди, чёрт бы тебя побрал, — говорит отец, толкая его вплечо. — Если собираешься это сделать, тогда начни до того, как я сорвусь илиупаду от святомамкиного сердечного приступа… или ты думаешь, что он водит насза нос? Только притворяется, что спит?

Скотт мотает головой. Существо не пытается их обмануть, онэто чувствует… а потом в изумлении смотрит на отца.

— Что? — раздражённо спрашивает тот. — Какие у тебя мыслипод этими долбаными волосами?

— Ты действительно?…

— Действительно ли я боюсь? Это ты хочешь знать? Скотткивает, внезапно смутившись.

— Да, до смерти. Ты думал, ты единственный, кто боится? Атеперь закрой рот и сделай то, что должен. Давай с этим покончим.

Скотт так никогда и не поймёт, почему признание отцом страхаприбавляет ему храбрости, но знает, что прибавляет. Он идёт к центральномуметаллическому столбу. При этом касаясь одной рукой цилиндрического корпусашприца, который лежит у него в кармане. Достигает внешней дуги кучек говна ипереступает через неё. Следующим шагом переступает через внутреннюю дугу ипопадает во владения существа. Здесь вонь куда сильнее: не только говна и негрязных волос и кожи, а скорее шерсти и шкуры. Пенис у существа больше, чем былу Пола. И пушок на лобке сменился грубыми густыми волосами. Стопы Пола (ноги —единственное, что осталось практически неизменным) как-то странно загнулисьвнутрь, словно кости в лодыжках деформировались. «Доски, оставленные поддождём», — думает Скотт, и где-то он прав.