– Адриан! – Рис попытался обнять ее, утешить, но она отвернулась, стесняясь собственных слез. – Адриан, таким способом нас вместе не удержать.

– Не удержать? – Покрасневшие от слез глаза с мольбой взглянули на Риса. – Разве ты меня не любишь?

На это Рис ничего не мог ответить – точно так же, как в прошлый раз, много лет назад. С тех самых пор этот вопрос так и остался без ответа, и Адриан понадобилась целая вечность, чтобы справиться с чувствами отвергнутой женщины… а теперь она зачем-то вновь извлекла их на свет.

Истина же заключалась в том, что женщины, которую он любил, давным-давно не существовало.

Адриан не потребовалось дожидаться ответа, она все прочла на лице Риса. И торопливо встала, вытирая слезы и стараясь взять себя в руки.

– Впрочем, это не важно, – уже сдержанно проговорила она. – Мы справимся… с тобой или без тебя.

– Я же сказал, что помогу вам.

Адриан смерила его уничтожающим взглядом:

– Рис, ты даже самому себе не в силах помочь.

С этими словами она повернулась и вышла, а Рис остался сидеть, где сидел… один. Опять один.

Затевалось нечто значительное. Назревало, как зреет буря и в ее преддверии воздух пахнет грозой. В башне царило нервное возбуждение. Никто не хотел бури, но все уже извелись в ее ожидании.

Коул понимал немногое. Готовилось какое-то собрание, и в нем должны были принять участие важные маги, которые понемногу съезжались в башню из всяких отдаленных мест. Все обращались к ним «Первый Чародей», и Коул недоумевал: как это столько людей сразу могут быть первыми? Разве не должно быть «Второго Чародея», «Третьего Чародея» и так далее?

Однако, хотя эти маги и были важными особами, они боялись храмовников. Когда им случалось заспорить, они непременно понижали голос, потому что храмовники все время были неподалеку… и следили за ними, не сводили с них глаз. Сложив руки на груди, они смотрели на магов и грозно хмурились подобно стряпухе при виде мыши. И пусть эти маги щеголяли в изысканных черных мантиях – все равно они оставались узниками.

Иногда Коул замечал Большеносого. Он не знал, откуда этот человек добыл новые латы, но они были начищены до блеска. И еще он носил теперь алый плащ, такой же, как у Евангелины. Большеносому нравилось пугать магов. Он кружил вокруг них, притворяясь, будто подслушивает их разговоры, и маги постепенно замолкли вовсе. Большеносый им не нравился, и Коул не мог их в этом упрекнуть. Большеносый ему самому не нравился.

Странное дело. Раньше Коул мог бы смело утверждать, что во всем мире для него нет никого и ничего страшнее храмовников… и что же нынче? Он смело подходил к ним вплотную. Стоял прямо перед ними, смотрел им в глаза и знал, что они ничего не видят. Глядят сквозь него, точно в пустоту. «Я вас вижу, – хотелось ему сказать. – Я теперь знаю, какие вы на самом деле».

Рис ничем не мог ему помочь. Риса держали взаперти в его комнате. Коул подумывал навестить друга, но что бы сказал на это сам Рис? Коул и так принес ему порядочно бед. Уж лучше держаться подальше, – может, хоть так он немного облегчит участь Риса.

Евангелина тоже не могла помочь Коулу. Она была такая красивая и добрая, что у Коула щемило сердце. Когда она пообещала отвести его к храмовникам, он испугался… но у него появилась надежда. Евангелина казалась сильной, да и кто мог лучше ее знать храмовников? Но теперь ее отправили в Яму и заставили делать то, что не пристало рыцарю-капитану. Так утверждали другие храмовники. Они сплетничали про Евангелину, говорили о ней гадости, которые приводили Коула в ярость.

И старуха тоже ничем не могла ему помочь. Он видел, как она ходит взад и вперед, иногда направляется в комнату Риса. За ней постоянно следили, и она это знала. Может быть, ей было известно даже, что и Коул следит за ней, но она притворялась, будто ничего не замечает. Коул подозревал, что старуха с самого начала умела видеть его. Просто для нее это не было важно, поскольку он не имел никакого отношения к ее замыслам.

Рыжая – Рис называл ее Адриан – не стала бы помогать Коулу, даже если бы могла. Ее, как и Риса, держали взаперти, но это ничего не меняло. Были другие маги, которые пробирались к ее дверям, чтобы доставить послания, и даже сама она пару раз изловчилась выбраться наружу. Забавно было наблюдать, на какие ухищрения пускались Адриан и ее друзья, чтобы обмануть стражников. У Адриан замыслов было не меньше, чем у старухи. Коул мог бы подслушать и все про них разузнать, но ему не хотелось. Что бы там ни замышляла Адриан, ему это ничем не могло помочь.

Никто из них не мог помочь Коулу.

Зато Коул мог им помочь. На обратном пути в город он прислушивался к разговорам спутников. Они были правы насчет храмовников. С этими придется нелегко. Раньше Коул читал в их глазах угрозу, теперь – страх. Безмерный страх, способный выжечь все на своем пути.

Еще недавно храмовники были демонами, населявшими его замкнутый мир, и все, на что его хватало, – прятаться в темноте… но, может быть, хватит скрываться? В конце концов, его не заперли в комнате, не загнали в Яму, за ним никто не следит; он волен действовать как пожелает.

Коул осторожно пробирался по темному коридору, остро, до мельчайших деталей осознавая все, что его окружало. В башне давно все спали… или пытались уснуть. Собрание, которого все так ждут, состоится завтра утром, и всеобщее напряжение достигло такого накала, что Коул ощущал его всем своим существом. Одно неверное движение – и за поворотом он наткнется на стражника. Тогда все будет кончено.

Перед дверью, к которой крался Коул, зевал толстый храмовник. Голова его то и дело опускалась на грудь, но тут же он резко вскидывался. Если бы стражник просто клевал носом, все оказалось бы гораздо проще, но Коулу не повезло. Стражнику не давал уснуть страх. Боязнь человека в черных доспехах.

Вспомнив того, Коул содрогнулся. Он словно выкован из стали, заточенной до смертельной остроты. Когда Коул таился в спальне Евангелины, этот человек почуял его. Было в нем нечто, отличавшее его от других храмовников, а что именно – Коул не мог определить. Да и не хотел.

Медленно, с отчаянно бьющимся сердцем он подошел к стражнику. Фарамонд говорил: то, что Коула все забывают, происходит не случайно. На них воздействует некая сила, которой обладает Коул. И если это так, быть может, он сумеет воспользоваться ею сознательно.

«Ты не видишь меня. Ты не заметишь того, что я сделаю». Прямо глядя в глаза стражника, Коул сосредоточился и призвал… нечто. Он ощущал его присутствие. Оно таилось в самой глубине его существа, в непроглядной тьме, куда он никогда не осмеливался заглянуть. Стараясь не поддаваться страху перед этой таинственной силой, Коул велел ей пробудиться.

И, протянув руку, со всеми предосторожностями снял с пояса храмовника ключи. При этом он ни на долю секунды не отрывал взгляда от глаз стражника. Ключи тихо звякнули, и Коул застыл. Обошлось. Воин не шелохнулся, даже не моргнул.