— привычка. Когда же ты успел пристраститься к этому? Неужели — пример родителей…

— А что?.. Пьют — не просыхают.

— Ты уже взрослый человек, Габэ, и мог бы сам попробовать разобраться в этом. Может быть, твоих родителей когда-то ранила жизнь, — продолжала Светлана. — Неудачи надломили — в том числе семейные. Я не оправдываю их — но пытаюсь понять… Нельзя же заживо хоронить себя, тлеть в пьяном смраде!.. Но сейчас речь — о тебе! Ты обязан понимать свою ответственность перед обществом. Перед самим собой, наконец… Вот ты сейчас обвиняешь в своих несчастьях родителей, а ведь будут у тебя и свои дети. Представляешь, какая жизнь будет у них, какими они вырастут при таком отце? Они ведь когда-нибудь тебя тоже проклянут. И так из рода в род?..

Габэ озирался растерянно.

Света спустилась в зал, села на свое место. Максим поспешил пожать ей руку, выражая горячее одобрение.

— А теперь попросим выступить Кима Коткова, который защитил в тот вечер девушку, — сказал Геннадий. — Это парень с нашего завода, передовик, да вы его знаете…

В зале зааплодировали.

Ким появился на трибуне, отвел пятерней упавшие на глаза волосы, заговорил:

— Да, сиротское детство — не сладость. Знаем мы и о неблагополучных семьях. А еще знаем, что и в самых благополучных семьях — таких, что любят по телевизору показывать: справа книжная полка, а слева дорогой ковер, — и в таких семьях, случается, неправильное воспитание порождает моральных уродов… Нет, уж извините, я не сторонник этих оглядок, поисков оправданий и причин. Я считаю, что каждый молодой человек должен вполне сознательно взвешивать свои поступки и отвечать за них! Нужно почаще задавать самому себе прямой и жесткий вопрос: «Как мне следует жить на этом свете, коли я родился человеком?» И чем раньше поставишь перед собой этот вопрос, тем лучше… Ссылаться на различные причины, по-моему, просто легче: не так меня растили-воспитывали… обидели… не вовремя поднесли тарелку… Но если каждый будет вот так ныть да плакаться, а под это дело шкодить, тогда, выходит, что угодно можно объяснить и оправдать? Нет, я не за жестокость наказания, а за то, чтобы человек был требовательней и строже к самому себе…

Он усовестился своего назидательного тона, своей горячности. Махнул рукой, оторвался от трибуны и, минуя лесенку, спрыгнул со сцены.

Однако в зале гудели одобрительно, все поняв из того, что он сказал и что хотел сказать.

Неугомонный фрезеровщик Мусанов снова подал голос:

— А что, разве они все без родителей, несчастные сиротки? Вот ты, например, в бархатных штанах?

— Я? — вскинулся Сашик. — Я — нет! У меня родители есть. Мама — Софья Степановна Пунегова…

— Пунегова? Знакомое имя. Уж не та ли, что в облсовпрофе? Тогда, может быть, твоя мама расскажет нам о своем сыне — как он дошел до жизни такой?..

Из соседнего ряда поднялся Петр Максимович Пунегов. Лицо его было темно, он произнес подавленно:

— Софья Степановна не смогла тут быть… а я — отец Саши.

Все с шумом повернулись в его сторону.

— Мне, как вы сами понимаете, стыдно сидеть здесь и все это слушать… — начал он, глядя поверх голов, даже поверх сцены. — Вы, конечно, хотите знать: отчего сын обеспеченных родителей, в чьем доме полный достаток, вышел на улицу… отнимать у девушки пятерку… Я и сам ломаю над этим голову. Значит, есть прорехи и в укладе нашей семьи. Может быть, главная беда в том, что нет согласия: каждый член семьи больше всего оберегает свою независимость, не терпит вмешательства… а это пагубно — сами видите, к чему приводит… — Его лицо, испещренное морщинами, все больше старила скорбь.

— Саша, а что сам ты скажешь? — спросил Геннадий Игнатов. — Тебе что же, не жаль своих родителей? За что ты их мучаешь?

— Я ведь не нарочно…

— Ну, а все же, как ты пристал к этой компании?

— С ними весело.

— Пьянство да грабеж — разве это веселье?

— В школе скука. И дома тоже… Хороших товарищей не было у меня.

— Ты живешь в новом квартале, там много твоих сверстников. Чем они занимаются по вечерам?

— А кто во что горазд…

— Разве с ними не ведется никакая работа?

— Работа? — удивился Сашик. — Ну, ведется. Если кто провинится — вызывают в детскую комнату милиции…

— Всяк самим собой занят, — добавил помалкивающий до сей поры Валерий. — О себе только печется.

— Значит, вы ничего хорошего, что есть в жизни, даже и не замечаете? — спросила из зала Светлана. — Героика будней — не ваша стихия?

— Не моя. Да и никакой особой героики не вижу, — дерзко ответил Валерий. — Люди работают, чтобы заработать, чтобы есть, пить да детей плодить…

По залу прокатился гневный шум. Гена Игнатов с трудом утихомирил всполошившихся людей:

— Тише, товарищи! Мы ведь сюда для того и пришли, чтобы поговорить начистоту, откровенно… а откровенность, бывает, и режет, и оскорбляет слух, что поделаешь… Теперь просит слова товарищ со сплавного рейда, где работает Юркин — один из провинившихся.

Грузный мужчина с резко очерченным лицом заявил непререкаемо:

— Мы завтра же и уволим его. Нам работники нужны, а не шпана… и не сочинители речей!

— Да как же можно увольнять его сейчас? — сказала сидевшая по-прежнему рядом с Кимом Эля. — А что с человеком дальше станется?

— Об этом ему следовало думать раньше. Не младенец… У нас и без того хватает нарушителей дисциплины. Где кого уволят, тот к нам и стучится…

Затем выступал представитель автошколы, порывистый цыгановатый человек лет тридцати пяти:

— А я вот надеялся сделать из Валерия Кызродева первоклассного шофера. У него есть способности. И машину понимает, и за рулем — молодец… Кстати, он еще и фотографирует хорошо, оборудовал в нашей школе стенд… — вздохнул горестно, добавил: — Жалко, что с таких вот юных лет некоторые люди как оборотни — поди знай, которое лицо у них настоящее…

О Габэ говорила секретарь комитета комсомола стройки — подвижная, как трясогузка, полнокровная девушка:

— Мы и прежде замечали за ним всякое, — сыпала она, — поэтому решили заняться индивидуальным воспитанием. Прикрепили для шефства над ним Людмилу Туисову, активистку, лучшего штукатура. Но товарищ Туисова, видимо, к поручению комсомола отнеслась формально, на своего подопечного не сумела воздействовать… за это понесет наказание!

— Кто понесет наказание? — спросил Гена Игнатов.

— Как — кто? Туисова, конечно! А вместо нее назначим нового шефа…

В зале рассмеялись.

— Да как же одна девушка, хоть бы и активистка, может перевоспитать такого охламона?! — опять вскочил Мусанов. — Вы соображаете, что говорите? Такого охламона всем коллективом обрабатывать, точить ежедневно