Островцов схватился за голову.

Боже! Сколько трудов стоило обработать этого буку-подполковника! Сколько нюансов пришлось предусмотреть, чтобы превратить в «сестру» Сироткина совсем другую девочку, и при этом еще вдолбить в мозги Добровольского, почему именно ему необходимо установить опекунство над детьми, и прежде всего над Настей. Причем сделать это без угроз с разоблачением, без упоминания о наследстве. Только во искупление грехов! И на тебе, сюрприз...

Как только он, опытный комбинатор и прагматик, мог прошляпить сам факт начала суда над Сироткиным-Волосовым? Ведь в его хитроумных построениях никакого суда и быть не могло. Но, как видно, только не в России. Кто мог подумать, что этот «пионерлагерь», с таким трудом заселенный в общий дом на окраине Валдая, начнет размножаться, как кролики?! Стоп! Подсказывало же сердце держать всю семейку поближе к себе, в Москве или на худой конец в ближнем Подмосковье. Так нет, поддался уговорам Добровольского, который все блажил: первая жена, знакомые, – словом, лишние глаза и уши. Если уж начинать новую жизнь, так где-нибудь подальше, вдали от любопытных глаз. Будь проклят этот валдайский заповедник. Что там молодым людям делать, кроме как трахаться?! Вот и дотрахались до суда. Если бы Добровольский хотя бы вовремя предупредил, что они рожать собрались, можно было как-то извернуться. Как же?! Местная общественность погнала такую пургу – в Антарктиде слабее! Вот тебе и медвежий угол.

Островцов поежился, закрыл балконную дверь и продолжил воспоминания.

Ему тогда пришлось на ходу срочно менять планы и первым делом пожертвовать парнем. Осудить и убрать его от грехов подальше. А то с таким характером с ним каши не сваришь, тем более когда узнает про свалившееся наследство. Графское отродье. Нет уж, пусть посидит в зоне, а Добровольский и Настя тем временем вступят в права. Так будет всем спокойнее.

Островцов покосился на большой кружок, коим в его схеме был обозначен Валдай. Даст ли Духон со своим адвокатом и аналитиком спать спокойно? Да ни в жизть. Навел, как говорится, справки. И вообще, чего эта странная компания хочет? Антон Иванович понимать отказывался. Конкурирующая организация? Еще одни охотники до чужого наследства? Тепло. Очень тепло, если даже не горячо. Тем более теперь выясняется, что француз Тьерри не только друг и душеприказчик графа, не только разведчик, так еще чуть ли не друг Духона с Багрянским.

Если Розинский так легко нарушил адвокатскую тайну и легко «сдал» своего покойного доверителя, то почему бы нечто подобное не исполнить тому же Тьерри? И компаньоны у него подходящие, один другого краше...

При этой мысли внутренний голос Островцова для приличия мог бы постыдиться и промолчать, вспомнив о своих компаньонах по распиливанию наследства. Но праведный гнев Антона Ивановича настолько, видимо, в нем разбушевался, что позволил ему пусть на мгновения, но забыть о собственной, далеко не самой приличной роли в этой истории.

Он еще раз обвел размашистым кругом имена своих валдайских конкурентов. Чего им все-таки надо? Тем более лишь совсем недавно в их головах наступило прозрение, что наследники, которых искали для Тьерри, и валдайские страдальцы – одни и те же персонажи! Неужели добровольная миссия защитников несовершеннолетней парочки тоже своего рода искупление грехов?

Островцов в удовлетворении откинулся на спинку кресла. Прокрученная в голове мысль, как ни странно, его несколько успокоила. Драться за наследство и вместе с этим пуститься во все тяжкие ради искупления грехов, в понимании Антона Ивановича, представлялось «нетехнологичным». И из-за этой достоевщины вся его конструкция трещит по швам?! Да он собственными руками удушит парнишку, лишь бы не получилось по-духоновски. Какая, в конце концов, разница, упрячет ли суд наследника за решетку или он неожиданно исчезнет, отдаст богу душу, например. Ясное дело, с наследницей будет явно легче. Иначе и вовсе крах. Всему крах. К черту! Остается единственная возможность – не выпустить удачу из рук.

Больше не рассуждая, Островцов схватил трубку одного из своих многочисленных телефонных аппаратов. Несмотря на довольно поздний час, он решил незамедлительно связаться с полковником Трановым из МВД, который осуществлял деликатного свойства функции на Валдае – от следствия до суда над Сироткиным.

– Иван Сергеевич, дорогой. Как я рад тебя слышать. Ты где? В Москве? На Валдае? Ну и отлично! Будь другом, завтра заезжай с утречка. Наша валдайская история, похоже, выходит на финишную прямую. Осталось сделать еще один шаг...

Хотя никого вокруг не было, Транов скорчил кислую физиономию, предназначенную, очевидно, Островцову. После того как тот подключил полковника и его группу к следствию по растлению малолетней девчонки, Иван Сергеевич проклял все на свете. В такой грязи ему, далеко не праведному по роду службы оперативнику, возиться еще не приходилось. Но деньги, которые сулил Островцов, заставляли мириться с совестью. Тем более что пенсионный режим жизни был уже не за горами.

Что на сей раз понадобилось банкиру, Транов мог лишь догадываться, так как прекрасно понимал: обвинение, которое в известной мере формировалось с его личным участием, рассыпается буквально на глазах. На днях в суде будет объявлено о результатах судебно-медицинской экспертизы, которые ни прокурору Гришайло, ни, следовательно, всей группе Островцова, ничего перспективного не сулили. В тонкости операции «Наследство» он вообще не был посвящен. «Все равно, куда денешься с подводной лодки, – уныло подумал Транов. – Придется ехать выслушивать очередные бредни».

Рано утром Духону позвонил его приятель доктор Табачников. Он только что переговорил с главврачом больницы ЗИЛа, и тот сообщил, что Багрянский пришел в сознание. Теперь его жизни вряд ли что угрожает.

– Даже инвалидом не будет, – порадовал Табачников. – Обещали недели через две поставить на обе ноги.

– Отлично! – обрадовался Александр. – Когда вы, Леонид Михайлович, появитесь на Валдае?

– Представьте себе, не сегодня, так завтра. Результаты экспертизы по Уфимцевой оформляются соответствующим образом.

– Отлично! – еще раз повторил Духон. – Тогда и отметим выздоровление Лёвушки.

– Не рано ли? И потом, без него? Неудобно как-то.

– Нормально. Быстрее выпишется из больницы. Тогда уж повторим вместе с ним. Событие, сами понимаете, какое. Спасибо, что хоть две недели даст отдохнуть, – пошутил Александр.

Правда, последнее предположение оказалось нереальным. Багрянский, судя по его звонкам в этот же день, перевыполнил план на неделю вперед. Лежа неподвижно на койке, он уже жутко маялся бездельем, так как чувствовал себя на редкость неплохо, если учесть, разумеется, масштабы аварии, случившейся с ним.

Перед тем как связаться с другом, он мучительно вспоминал, был ли он в бессознательном состоянии или уже очнулся, когда в голову лезли всякие мысли о наследниках. И прежде всего – успел ли сделать Мацкевич экспертизу? «Как все-таки здорово, что они не поехали из Домодедова вместе!» – подумал он.

Но мысли опять возвратили к его собственным открытиям в Новочеркасске. Фотография, которую он передал Мацкевичу, косвенно подтверждает факт инцеста. Брат и сестра. Куда от этого денешься. С другой стороны, если раздобыть их свидетельства о рождении или, на худой конец, восстановить тот самый кусочек коричневой клеенки, Диму, возможно, не привлекут к уголовной ответственности. И все равно крах. Вступить в брак брат и сестра не могут никак. Закон!