Дородный писатель с опаской протиснулся в щель и осторожно встал на гранитный карниз сбоку от дыры. Холмс посветил фонарем на вход.

– Я должен убедиться, что внутри есть отпирающий механизм, не требующий ключа, которого у нас нет, чтобы нам не… а, вот. – Он поставил механизм в нужное положение и закрыл дверь до щелчка.

Они были замурованы в гробнице.

– Для начала спустимся.

Холмс посветил на железную лестницу, привинченную к граниту. Перила и перекладины уходили примерно на восемь футов вниз. На дне ничего видно не было; только через мгновение сыщик понял, что стена со стороны статуи в нижнем помещении на самом деле не стена, а черный занавес.

– Подержите, пожалуйста, фонарь и посветите мне, пока я буду спускаться, – сказал Холмс.

– Нет! – вырвалось у Джеймса. – Я хотел сказать, нам туда нельзя! Это… это все… ужасно!

Последнее слово он прошептал чуть слышно, – казалось, тут нельзя говорить в полный голос.

Холмс глянул на спутника в отблесках фонаря и понял, что́, по мнению Джеймса, скрывает за собой черный занавес: стеклянный гроб с гниющими останками Кловер Адамс. Как выглядит она через семь лет после смерти? На свою беду, Холмс точно знал, как выглядит семилетней давности тело. Он шепнул:

– Нет, нет. Я думаю – нет, Джеймс. Ваш друг Адамс довольно эксцентричен, а по некоторым меркам, возможно, даже безумен, но в его безумии есть своя система. Я убежден, что мы не увидим внизу ничего ужасного или гнусного.

Он отдал фонарь Джеймсу, затем положил мешок и трость на сиденье – оно держалось на круглом железном штыре, закрепленном внутри статуи.

– Чуть ниже, – сказал Холмс и, когда Джеймс осветил перекладины, начал спуск. – Теперь я заберу фонарь.

Он протянул худую длиннопалую руку.

Добравшись донизу, сыщик огляделся, двигая лучом по сторонам. Он был в узком колодце, чуть шире его плеч; человек, страдающий клаустрофобией, ощутил бы сейчас приступ паники. Холмс улыбнулся, подумав, что похож на археолога перед только что открытой гробницей в Трое, Вавилоне или Египте.

Однако на гранитных стенах не было иероглифов, как не было ниш и подсказок. Только лестница и черная завеса.

Холмс поднял фонарь, приоткрыл створку чуть шире, отодвинул занавес и шагнул вперед, проверяя ногами пол, прежде чем наступить в полную силу.

– Что вы видите? – донесся сверху хриплый, взволнованный шепот Джеймса.

– Минуточку, – ответил Холмс.

Помещение – призма шириной примерно шесть и длиной примерно восемь футов – располагалось под монументом и шестиугольной площадкой. Холмс прикинул, что над ним фута два бетона или даже гранита, потом земля.

Слева в граните была вырублена ниша высотой примерно до плеча, заставленная книгами, справа из камня выступала колонна такой же высоты. На ней стоял маленький фонарь. Холмс подумал было зажечь фитиль экспериментальной зажигалкой (фонарь дал бы больше света, чем его потайной), но решил воздержаться, чтобы точно не оставить следов своего посещения.

За колонной справа начиналась ниша, приподнятая над полом всего фута на три. В ней была устроена постель с двумя подушками в дальнем конце. Узкое ложе имело в длину не больше шести футов: Холмсу, чтобы лечь, пришлось бы поджать ноги. Ложиться он не стал, но тронул аккуратно заправленное одеяло и простыни. Теплые, не сырые и заплесневелые. Видимо, их часто меняют.

Холмс мог бы побиться об заклад, что за пятидесятипятилетнюю жизнь Генри Брукс Адамс нигде больше не стелил свою постель сам.

По другую сторону ниши располагалась вторая колонна, и на ней тоже стоял фонарь. Рядом с фонарем лежала книга в кожаном переплете. Холмс взял ее и посветил фонарем на обложку.

«Свет Азии. Учение о нирване и законе» сэра Эдвина Арнольда. Книга, вышедшая в 1879 году, вызвала и в Англии, и в Америке определенный шум, но Холмс прочел совсем немного и с раздражением отложил ее в сторону: стиль Арнольда показался ему невыносимо многословным. Однако сыщик помнил рецензию в «Таймс», написанную видным японистом Лафкадио Хирном по случаю выхода издания 1883 года: «В конечном счете буддизм в некой эзотерической форме может стать религией будущего… Что такое небеса, о которых мечтают все христиане, как не нирвана – исчезновение личного в вечности».

«Ну да, конечно», – подумал Холмс.

Аккуратно положив книгу на прежнее место, рядом со вторым фонарем, он вернулся в узкий вертикальный колодец по другую сторону занавеса и позвал:

– Спускайтесь, Джеймс.

– Я не могу, – раздался ответный шепот.

– Спуститесь обязательно. Иначе вы до конца жизни будете гадать, правду ли я вам рассказал. Поверьте, здесь нет ничего, что вас смутит.

Раздался звук, похожий на приглушенный истерический смех. Затем Джеймс громко зашептал:

– Меня смущает здесь все. Мы вторглись в личную жизнь Адамса, в его скорбь и, быть может, в его безумие. То, что мы делаем, – немыслимое преступление.

– Согласен, – ответил Холмс. – Однако оно уже совершено. Спускайтесь, посмотрите, и уйдем отсюда.

– Поднимите фонарь чуть выше, – прошептал Генри Джеймс и начал тяжело спускаться по лестнице.

* * *

Пятью минутами позже они вновь были в наземной части монумента. Мягкое сиденье позволяло устроиться вдвоем, упираясь ногами в гранитные уступы по сторонам.

– Через глаза ничего не увидеть, – прошептал Джеймс.

Лучом потайного фонаря они отыскали лицо статуи, но хотя снаружи глаза выглядели прорезанными насквозь, изнутри их закрывали овальные металлические (не бронзовые) пластины. Холмс разглядел их под полуопущенными веками, когда светил фонарем с площадки перед статуей.

– Ищите рычаг, – прошептал он. – Затычки держатся на… а, вот!

Подъемный рычаг располагался слева от Джеймса.

– Положите на него руку, но пока не открывайте, – шепнул Холмс в самое ухо писателю. – Сперва погасим фонарь и дадим глазам привыкнуть к темноте.

Тесная близость другого человека смущала Холмса. Он почувствовал, что Джеймс отодвинулся от него на край сиденья.

– Давайте, – шепнул Холмс.

Затычки, укрепленные на общем металлическом стержне, поднялись почти беззвучно.

Холмс глянул в правое отверстие, а Джеймс – в левое. Голова андрогинной статуи была чуть наклонена и отчасти прикрыта складками капюшона, но за счет размера прорезей – больше, чем человеческий глаз в натуральную величину, – через них открывался вид на всю шестиугольную площадку, скамьи и звезды над верхушками деревьев. Площадка была пуста.

Мгновение они смотрели, приникнув к прорезям, затем чуть отодвинулись и сели прямо. Обзор по-прежнему был отличный.

– Вот так Адамс наблюдал за людьми перед памятником, оставаясь невидимым для них, – прошептал Джеймс.