– Я думал, Перси просто эксплуатирует выгодную идею, но мама звонила за океан и выяснила, что перед тем, как он запатентовал первую иллюзию…

Феба без колебания воскликнула:

– От него ушла жена, верно?

– Да. От него ушла жена, а через шесть месяц он уничтожил первую девушку.

– Ваша мама – умница.

– Согласен.

Она снова засмеялась, потом замолчала. Они стояли уже давно, и Картер мог без смущения любоваться ее красотой. От жизни взаперти кожа Фебы стала бледной и прозрачной. Он видел все чувства, проносящиеся внутри: радость, печаль, злость. Вот зачем женщины пудрят лица: чтобы выглядеть, как Феба Кайл.

– Я думаю, как бы я распилила кого-нибудь пополам. Если есть потайное отделение и две девушки…

– Ой, нет, не рассказывайте, я предпочитаю не знать, – рассмеялся Картер.

– Если я поеду с вами, мне надо переодеться в брюки, – объявила Феба и снова улыбнулась своей поразительной улыбкой.

Пятнадцатью минутами позже в районе Ист-бей кипела бурная деятельность. Самюэлсон и его команда раздобыли всё необходимое, включая грузовик, и теперь отрабатывали маршрут, по которому повезут похищенного Картера. В Калифорнийском университете выгружали из фургонов ящики с надписью «Огден, Юта» с оборудованием для научных лекций. Один из курьеров Джеймса вышел от Буры, другой направлялся к приюту для слепых, еще несколько прочесывали кафе и парки, где мог оказаться Картер.

Никто, впрочем, не обращал внимания на Гриффина, который по-прежнему вел себя так, будто незримые враги строят против него козни. В два часа ему удалось провернуть операцию, какой в его карьере еще не было, то есть легкую и успешную.

Он вернулся в «Палас-отель» и спустился в подвал, где администрация отвела каморки наиболее значительным служащим. В каждой были койка, тумбочка и крошечные окошки, приоткрывавшиеся на несколько дюймов. Одна каморка принадлежала Тони Альину, которого Гриффин уже допрашивал. Двадцатисемилетний португалец Альину заведовал в гостинице напитками и принес Гардингу последний стакан воды.

Он заступил на дежурство в четыре утра и не должен был находиться в каморке, когда Гриффин постучал. Черноволосый, усатый и прыщавый, он при виде Гриффина испугался так, будто виновен во всех преступлениях, совершенных в штате Калифорния.

– Тони Альину?

– Э…

– Гриффин, из Секретной службы. Мы уже беседовали.

– Macacos me mordam.[45]– Альину заговорил по-португальски от неожиданности, но, как только эти слова сорвались с языка, почувствовал в них свою силу и закончил уже с ухмылкой, словно второй язык дает ему преимущество.

Поэтому Гриффин ответил первое, что пришло в голову:

– Мне начхать, куда макаки тебя кусают.

Альину заткнулся. Гриффин решил идти на прессинг.

– Слушай, приятель, давай поговорим про винную бутылку.

– О нет. – Альину сел на койке и закрыл лицо руками. – У меня восемь братьев и сестер. Отец парикмахер, но он очень болен.

– Где бутылка?

– Я не могу потерять работу! – простонал Альину.

Гриффину стало искренне жаль этого нытика. На узкую койку было не сесть, поэтому он просто нагнулся и сказал ласково: «Е muita areia para a seu camioneta»,[46]– старинная народная поговорка, которой взрослые наставляют на путь истинный зарвавшихся детей.

– Где вы научились португальскому? – фыркнул Альину.

– У бывшей жены. – Он потер подбородок. – Хотел знать, что она орет, когда кидает в меня табуретками.

Молодой человек хихикнул. Гриффин протянул ему сигарету. Альину закурил и, помолчав, спросил:

– У вас есть дети?

– Дочь.

– И у меня дочь. Она нежная или дерзкая?

Гриффин задумался.

– И то, и другое.

– Ясно. – Альину затушил сигарету, встал и открыл тумбочку. Там, завернутая в посудное полотенце, лежала бутылка. Со вздохом он передал ее Гриффину.

«Вот так, наверное, и бывает у таких, как Старлинг», – подумал Гриффин. Легко и просто.

Альину объяснил: он забрал бутылку из номера примерно без четверти двенадцать, за пятнадцать минут до смерти Гардинга. Собственно, он забрал ее, как только увидел – боялся, как бы ему не попало за спиртное в отеле. И сохранил на память.

– Поверьте мне, я ее не приносил. Меня ни за какие деньги не уговоришь – будь ты хоть сто раз президент – пронести в отель спиртное. Меня уволят, и знаете, кто мне оторвет голову? Жена.

Его карие глаза устремились на Гриффина. Они друг друга понимали.

Гриффин взглянул на бутылку. Бежевая этикетка, типичная для домашнего вина – загадочный каббалистический символ. И надпись: «Только для ритуального использования». Бутылка была пуста.

– Кто ее принес?

Гриффин не ожидал ответа и удивленно поднял брови, когда Альину сказал:

– Тип из подпольного бара.

– Какой?

– Ну, тип, – повторил Альину, как будто это всё объясняет. Потом рассказал, что встретил субъекта в коридоре, незадолго до прихода репортеров. Субъект нес бумажный пакет, и Альину собирался его остановить, но тот только сделал рукой такой знак, в смысле «всё о'кей».

– Я не стал про него говорить, потому что не хотел потерять работу.

– И как он выглядел?

– Madré,[47]– вздохнул Альину. – Это было неделю назад. Он начал объяснять: средний рост, обычное телосложение, одет, как все.

– Голубоглазый?

Альину вздохнул и сказал убежденно:

– Он был в шляпе.

– Волосы черные?

– Ага. – Альину слегка ободрился. – Ага. Или светлые. У нас в коридоре темно.

Становилось ясно, что ничего больше из него не вытянешь. Гриффин снова замотал бутылку в полотенце.

– Сохранишь работу, если будешь помалкивать, – сказал он.

– Спасибо. Я не хочу неприятностей.

Гриффин открыл дверь и замер на мгновение.

– А где этот подпольный бар?

– Через улицу. – Альину махнул рукой в сторону окна. – В большом доме.

– В каком именно?

– В большом. У Джосси, прямо под полицейским управлением.

На север по Телеграф-авеню, затем на запад по Шаттак-стрит и дальше по Генри-стрит; Картер нарочно выбрал эту дорогу, чтобы всё время ехать на второй и даже на третьей скорости. Наконец начался серпантин, на котором надо было закладывать крутые виражи. Феба крепко держалась за его спину. После первых нескольких поворотов он спросил, хорошо ли ей, и она сказала: «Еще, пожалуйста».