Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Что ж, одно, по крайней мере, хорошо: многие теперь вернулись к ритуалам.
Видимо, он ожидал, что я обрадуюсь. Микеру и еще троим связистам хватило присутствия духа записать все, что происходило вчера ночью. Подразделения связи все утро тщательно сопоставляли записи и пытались восстановить куски, заглушенные помехами. К вечеру им удалось разобрать еще слов десять, но они ничего не добавили к тому, что уже известно. Вечером же была весьма невеселая радиоконференция между Городами. Ожидалось, что мы будем выступать с предложениями.
Пять минут общего молчания, еще пятнадцать минут идиотских теорий, за которые нам же было стыдно. Наконец мы все отключились.
Время шло к ужину, когда мне снова позвонил Альва.
– Что на этот раз? – спросила я. – Еще что-то случилось?
– Случилось. Прошел слух, что на „Ипсилоне“ Одноглазые захватили управление и подорвали корабль.
– Что?!
– Пока ничего серьезного, но поговаривают, чтобы опять устрожить выполнение Нормы.
– Это чья идея?
– Не знаю. Город взорвался, у большинства, понятно, ум за разум зашел. Все так и оглядываются, ищут, на кого бы свалить. Одноглазые – первые кандидаты.
– С какой стати?
– Ну, известно, какая тут логика: последний вызов с „Ипсилона“ был от Одноглазого. Значит, они последние управляли Городом, значит, они устроили переворот, и так далее, и так далее.
– И они же каким-то образом уничтожили целый Город?
– Это ты меня спрашиваешь? Одна ритуальная группа уже разработала целое представление. Надышатся эфиром и стоят, а главный вырывает глаз у большой куклы. Дальше всеобщие стоны и видения конца света.
– Эфир? Что-то мне это не нравится.
– Мне тоже. Ритуалы могут быть какие угодно, но наркотики – это уже перебор.
– Еще бы. Остается надеяться, что они там не спятят окончательно. Сегодня вечером получила жалобу от Паркса – это руководитель рыночных исследований. Он готовит стажера, хочет сделать своим ассистентом. И этот стажер, совсем молодой парень, всегда приносит блокнотик с карандашом и что-то там черкает. Паркс думал, расчеты или еще что. А сегодня парень пришел, ничего не делает, только рисует в блокнотике. Паркс спросил, в чем дело. Оказывается, у них в ритуальной группе положено значками отмечать разные типы мыслей, которые приходят в голову. Что за мысли, парень не сказал, но, похоже, у него теперь вся голова ими забита, и вот он сидит в углу и рисует кружочки, крестики, квадратики…
– Уму непостижимо, – сказал Альва. – Все это меня тревожит. Мягко говоря».
Четвертая запись:
«Не успела я проработать и пятнадцать минут, как зазвонил интерком: явился Картрайт.
– Войдите, – сказала я в микрофон.
Судья себя ждать не заставил.
– С добрым утром. Решил сразу зайти к вам, пока не началась суета. Дела, дела. Столько изменений, столько законов нужно устрожить. Нужно прекратить наконец попустительство.
– Что вы имеете в виду?
– А разве не попустительство официально признано причиной гибели „Ипсилона“?
Я скрестила руки и откинулась в кресле:
– Насколько мне известно, ни одной достоверной причины установлено не было.
– Ах, бросьте! Неужто вы не слышали? Я затем и пришел: узнать, насколько это официально. Слава богу, весь город говорит.
– И о чем же он говорит?
– О том, что Одноглазые на „Ипсилоне“ попытались устроить переворот, истребили население и подорвали корабль.
– Подобные версии даже не обсуждались.
– А возможно, следовало бы…
– Это курам на смех.
– Вы уверены?
– Абсолютно. Я дам вам прослушать все сообщения, поступившие с „Ипсилона“ в день катастрофы.
Я велела Микеру включить звук и видео. Судья все время сидел совершенно неподвижно. Я видела это раз пятнадцать и уже забыла, какое потрясение может вызвать первый просмотр. Картрайт долго молчал, насупившись. Потом наконец промямлил:
– Ну-у…
– Похоже это на человека, захватившего корабль?
– Ну, возможно… возможно, он лгал, хотел ввести в заблуждение? И кто в таком случае захватил корабль? Не зеленый же человек с огненными глазами, или что за чушь он там придумал.
Когда ушел судья, позвонил Паркс:
– Капитан, радиация все еще довольно высокая. У нас будут такие мутации, что о Норме и говорить не придется.
– Хорошо, я приду посмотрю.
– Конечно, помочь тут никто не может… Но нам всем стало бы легче.
Рынок ярко освещен флуоресцентными лампами. Во множестве отсеков по стенам блестят прозрачные тубы, в которых дозревают эмбрионы. Переднюю часть Рынка занимает огромная генеалогическая картотека, в которую заносятся хромосомные данные всех жителей Города.
Ассистент Паркса сидел за столом, склонив белокурую голову над блокнотиком. Через минуту подошел Паркс.
– Здравствуйте, – улыбнулся он. Перехватил мой взгляд на ассистента и добавил, безнадежно махнув рукой: – Не обращайте внимания. Пойдемте, я покажу, что удалось сделать.
Мы прошли в дальнюю часть Рынка.
– Я инсулировал свинцовой фольгой тубы с бластулами. Им это нужнее всего. Плодам старше четырех месяцев, думаю, большого вреда не будет, но позже все равно понадобится коррекция.
Одна из секций блестящей стеклом стены была темная: там тубы были обернуты свинцом.
Глядя на тусклую, мятую фольгу, я вдруг ощутила тяжесть ответственности за эти тысячи рожденных и еще не рожденных, мчащихся в пустоте и безвременье, где море и песок, жизнь и катастрофа – лишь точки на сторонах скачущей игральной кости.
– Вы правы, Паркс, тут я ничем помочь не могу. Невесело тут у вас. Или это во мне заговорил материнский инстинкт?
Паркс рассмеялся. Я вернулась к себе».
Пятая запись:
«Сегодня вечером с „Сигмы-9“ звонил Альва, был очень расстроен.
– Ли, что у вас с Одноглазыми?
– Картрайт не знает, чем им еще напакостить.
Альва огорченно присвистнул.
– Но у нас еще хуже. Я сейчас задам тебе странный вопрос.
– Давай.
– Мы хотим подать официальную просьбу судьям всех Городов не преследовать Одноглазых. Подпишешь? Я сейчас всех капитанов опрашиваю. У нас тут такие дела, что Одноглазых скоро истребят, а без их знаний нам всем конец.
– Мы не уполномочены вмешиваться в дела судей.
– Ли…
– Помолчи. Я просто думаю вслух. У нас скоро начнется то же, что и у вас. Если бы остальные согласились, мне было бы легче… Да к черту! Человек я или нет? Я согласна. Конечно согласна. Только покажите мне текст, прежде чем подавать.