И несмотря на то, что почти любое столкновение с полицией сопровождалось жертвами, забастовочное движение и студенческие волнения охватили всю страну.

В знак протеста против закрытия университета Вальядолида в начале февраля бастовали студенты Мадрида и Барселоны, Сарагосы и Севильи. Два месяца спустя, в первую годовщину португальской революции, здания многих университетов страны были украшены португальскими флагами. В адрес правительства непрерывным потоком шли петиции с требованием демократических реформ. 8 марта очередная ассамблея епископальной конференции под председательством кардинала Таранкона приняла резолюцию «О примирении испанцев», где речь шла также о необходимости восстановления гражданских свобод.

Идеологи и практики франкизма всегда придавали особое значение феномену страха, как своего рода цементу, скрепляющему здание «новой Испании», — страха перед повторением гражданской войны, перед репрессиями, перед демократией, неразрывно связанной, как утверждалось, с нарушением внутренней стабильности, неизбежно приводящей ко всеобщему хаосу. Одной из характерных черт общественной жизни Испании первой половины 70-х годов было, по единодушному мнению обозревателей иностранных газет, исчезновение этого феномена страха из общественной жизни. И Франко летом 1975 г., судорожно хватаясь за ускользавшую, как он понимал, власть, попытался воскресить этот феномен. Повод было найти нетрудно.

27 августа 1975 г. вступил в силу Закон о борьбе с терроризмом, предоставивший полиции неограниченное право подвергать аресту, обыску и тюремному заключению всех подозреваемых в принадлежности к террористическим организациям. Участие в террористических актах, повлекших смертельный исход, каралось смертной казнью. Процедура суда крайне упрощалась. Авторы закона, хорошо осведомленные о глубоком недовольстве, которые вызывали среди населения убийства рядовых полицейских, а именно они в первую очередь становились жертвами террористических актов экстремистов, рассчитывали на поднятие авторитета властей в глазах народа. Однако последовавшая во исполнение закона лавина арестов, конфискаций органов печати и, наконец, вынесение смертных приговоров членам левоэкстремистских организаций, остро напоминавших о жестоких 40-х годах, вызвали резко отрицательную реакцию широких кругов общественного мнения, в том числе и принципиальных противников терроризма.

С протестами против готовящихся казней выступили не только такие объединения демократической оппозиции, как Демократическая хунта и Платформа согласия, но и те, кто еще до недавнего времени не отделял себя от режима. В день вынесения приговоров епископальная конференция, которая как раз в эти дни проводила свое ежегодное собрание, осудив терроризм, тем не менее обратилась к Франко с прошением о помиловании.

Рецидив эскалации насилия «сверху» привел не к умиротворению, как ожидали Франко и его окружение, а, напротив, к краху иллюзий относительно возможности эволюции режима. К тому же реакция внешнего мира на предстоящую казнь обвиненных в терроризме напомнила людям старшего поколения тот взрыв общественного негодования против террора диктатуры в 1946–1947 гг., за которым последовал долгий период международной изоляции: с протестом против приведения в исполнение приговоров выступили Генеральный секретарь OOН, Папа Павел VI, главы правительств и министры иностранных дел ряда европейских стран. Тем не менее 27 сентября пятеро обвиняемых в терроризме были расстреляны. На другой день все европейские правительства кроме Ирландии отозвали из Мадрида своих послов для консультаций[549].

Много лет спустя на вопрос Вильялонги, просил ли он о милости к осужденным, Хуан Карлос ответил: «Да, но без малейшего успеха». На вопрос, чем была вызвана эта жестокость, король ответил: «Думаю, что он верил, что малейшая слабость с его стороны (а для многих людей милосердие — это слабость) пошатнет его авторитет и приведет к деградации его режима»[550].

Несмотря на недуги, Франко не отказался от своего замысла отметить 39-летнюю годовщину его пребывания на посту главы государства. Он полагал, что это оправдано, так как реакция внешнего мира напоминает ему декабрь 1946 г. Тогда, 9 декабря, накануне голосования в ООН проекта резолюции по испанскому вопросу, десятки тысяч мадридцев собрались на площади Ориенте в Мадриде. По замыслу Франко эта акция должна была сыграть роль «национального плебисцита» против иностранного вмешательства. Над толпой возвышались плакаты: «Богатый или бедный, не забудь, что ты испанец», «Дух 2 мая 1808 г. (день начала восстания против Наполеона. — С.П.) пробуждается!»

Как и 29 лет назад, Франко, обращаясь к 150-тысячной толпе, собранной на площади Орьенте, обвинил отдельные «развращенные страны» в пособничестве «левомасонскому заговору», перед угрозой которого, по его мнению, «вновь оказалась Испания».

Диктатор рассчитывал на пресловутую национальную чувствительность испанцев в отношении любых форм внешнего давления. И хотя собравшиеся на манифестацию весьма выразительно продемонстрировали свое возмущение поведением внешнего мира, реакция страны в целом на речь диктатора, равно как и на заявление испанского премьер-министра о «нетерпимом наступлении на суверенитет страны», не оправдала ожидания властей: консолидации режима не последовало. Изведавшая в свое время все тяготы международной изоляции Испания 1975 г. болезненно реагировала на угрозу свертывания связей с внешним, прежде всего с европейским, миром. На этот раз Франко не удалось повязать испанцев круговой порукой национальной гордости, так как именно в режиме и его акциях многие из тех, кто осуждал террор экстремистов, склонны были усматривать источник унижения и угрозу нового тура международной изоляции.

Но тогда, заключает известный биограф Франко Поль Престон, диктатор был полон сил, теперь же на балконе королевского дворца перед огромной толпой предстал старичок в солнечных очках, чьи щеки казались сделанными из воска. Он приветствовал всех собравшихся трясущейся от спазмов паркинсонизма рукой, голосом, едва слышным, несмотря на микрофоны, установленные на площади и прилегающих улицах, благодарил собравшихся за оказанную ему поддержку[551].

Позади Франко, рядом с кардиналом-примасом Таранконом, оставаясь неподвижным, с непроницаемым лицом стоял Хуан Карлос. Он не поднял руки в приветствии «а-ля Рим», как делали все, кто окружал генерала.

Толпа скандировала под пение фалангистского гимна «Лицом к солнцу»: «Смерть коммунизму!», «ЭТА к стенке!», «Хотим не апертуры, а твердой руки!».

Франко прослезился.

Для самого Франко церемония 1 октября была губительной: он простудился, заболел гриппом. На этом неблагоприятном фоне 14 октября он перенес сильнейший сердечный приступ. Тем не менее вопреки советам врачей 17 октября он присутствовал на заседании кабинета министров — в последний раз. На другой день, также в последний раз, он работал в своем кабинете. Предполагают, что он редактировал свое завещание.