Карлотта была красивой, «обдолбанной» и отсутствующей. То есть очень похожей на Милдред, о чем Сьюзен, бесспорно, догадывалась. В 1975 году она писала о своей «склонности к опекунским отношениям. Эта склонность появилась в моих отношениях с матерью. (Слабые, несчастные, сбитые с толку, очаровательные женщины.) Еще один аргумент за то, чтобы я закончила отношения с К.»[811].

В 58-м, во время разрыва с Харриет, Сьюзен сделала для себя кое-какие выводы: «Не отдавать свое сердце тому, кому оно не нужно»[812]. Но, встретив Карлотту, Сьюзен обо всем позабыла. «Карлотта была очень, очень жестока к Сьюзен», – говорила Кавалли и упоминала «бесконечный мазохизм» Зонтаг. «Она была совершенно невообразимой мазохистской. Она буквально ползала по полу». Флоренс Мальро говорила: «Сьюзен сидела у ног Карлотты». Дон Левин говорил: «Сьюзен буквально сидела у ног только двух людей. Когда она входила в комнату, в которой находился один из этих двух людей, она моментально садилась в ногах этого человека на полу. Эти люди: Ханна Арендт и Карлотта».

«Я ищу свое достоинство. Не смейтесь, – писала Сьюзен в 71-м. – Я нетерпима и снисходительна (к другим людям). По отношению к самой себе я в основном нетерпима. Я себе нравлюсь, но я себя не люблю. Я потакаю и позволяю делать все, что угодно, – причем в гигантских масштабах, – всем тем, кого люблю»[813]. Иногда ее поведение шокировало друзей. Карлотта была прижимистой, Сьюзен – щедрой. Карлотта была требовательной, Сьюзен – раболепствующей. Однажды Левин спросил Сьюзен, что та будет делать, если Карлотта потребует, чтобы она разорвала все связи с Давидом. «Она не ответила, что это абсурдный вопрос. Она сказала, что дождется, пока ей закончат делать прическу, и позвонит ему по телефону».

Сьюзен и Карлотта познакомились летом 69-го через неаполитанского продюсера Джованнеллу Заннони. Их связь продолжалась чуть больше года и закончилась осенью 1970-го. Точно так же как и в случае других отношений (включая отношения с матерью), качества и характеристики старой любовницы проявлялись в характере новой. После окончания романа Сьюзен уехала в Амхерст, где преподавал Левин. Зонтаг находилась в глубочайшей депрессии, и Левин пытался отвлечь ее прогулками, разговорами и музыкой. Но ничего не помогало.

«Я предложил поехать в город. Была осень, и мы бродили под огромными кленами, листья которых были красного цвета, словно в огне. Мы были под деревьями, как будто под зонтами. Она все говорила о Карлотте, и я сказал ей: «Сьюзен, прекрати!» Она замолчала, и я сказал: «Ты лучше на листья посмотри». Сьюзен обычно не ругалась, но тут ответила: «Да насрать на листья!»

Карлотту назвали в честь ее шведской бабушки писательницы-феминистки Анны Шарлотты Леффлер. Влияние, которое Карлотта оказывала на Сьюзен, сравнимо с влиянием других шведок, обладавших одной общей характеристикой – они были как пустой экран, на который можно было проецировать мысли и образы других людей. Именно качество пустого листа, то есть отсутствия качеств, лежит в основе образа Елизаветы в картине Бергмана «Персона» и является секретом Греты Гарбо.

Сьюзен обожала Грету Гарбо, которая была лесбиянкой и которой гордились многие лесбиянки всего мира. В 58-м Сьюзен писала, что «поддержание культа Гарбо» является важной частью сексуального образования и познания мира[814]. В 1965 году, посмотрев пьесу «Личная картофельная делянка Греты Гарбо», она писала:

«Я хочу быть Гарбо. (Я ее изучала, я хочу впитать ее в себя, заучить ее жесты, научиться чувствовать так, как чувствует она) – и потом я возжелала ее сексуально, я захотела ею обладать. После обожания пришло вожделение – она как бы стала ко мне ближе. Это последствия моей гомосексуальности?»[815]

В эссе «Заметки о кэмпе» Гарбо упоминается два раза, и оба раза в связи с качеством непроницаемой пустоты, «тревожная андрогинная пустота идеальной красоты Греты Гарбо». Она также писала, что «неумелость (по крайней мере отсутствие глубины) Гарбо как актрисы только усиливает ее красоту. Она неизменно остается самой собой»[816]. Именно это – «неизменно остается самой собой» – и привлекало Сьюзен в Карлотте. Какие бы у Карлотты ни были недостатки, она никогда не стремилась быть кем-то другим, кроме себя самой.

«Сделай лицо, как маску, – сказал однажды режиссер Грете Гарбо. – Ты ничего не думаешь и ничего не чувствуешь»[817]. Точно так же как и Гарбо, Карлотта была идеалом Уорхола – только внешнее, никакой глубины. У Карлотты было только тело, в голове пустота. «Ты понимаешь, что она только изображение? – говорил Усташио. – Ее совершенно не интересуют смысл и суть». Для Сьюзен Карлотта была способом отказа от собственной воли.

6 ноября 1969 года женщина села в поезд в Манхэттене и отправилась в Восточный Хэмптон. Вышла на станции, взяла такси и попросила отвезти ее на пляж. «Да там вообще никого нет», – сказал ей водитель, когда они подъехали к пляжу. «Я понимаю», – ответила та. Через несколько часов на пляж в конце Оушен-авеню прибило тело[818].

Этой женщиной была Сьюзен Таубес. За четыре дня до самоубийства в Times вышла разгромная рецензия на ее роман «Развод». Автор рецензии Хью Кеннер писал, что в книге есть «свои минимальные плюсы, если только читатель сможет побороть чувство рвоты, вызванное сработавшим детектором на Зонтаг». Так или иначе роман, по его мнению, был никчемной работой «дамочки-новеллиста», «художника, который быстро переодевается в одежды других писателей», которая «начала свою карьеру со стильного умопомрачения, сильно напоминающего «Набор смерти»[819].

Зонтаг и Кох поехали в морг графства Саффолк на опознание тела. Их встретил врач, провел в стерильно чистую комнату с большим окном, закрытым коричневой пластиковой занавеской. Врач нажал кнопку, и занавеска медленно поднялась.

«За стеклом на каталке лежало тело Сьюзен Таубес. Ее длинные волосы красиво разметались вокруг головы. Не наблюдалось никакого вздутия тела или обезображивания на лице. За исключением головы, все тело было закрыто огромным листом бумаги с печатями: «Графство Саффолк, Нью-Йорк».