А потом встала и завопила, и это эхо никогда не смолкнет в ее сердце.

Днем мама Кевина вышла выбросить мусор. Во всех домах было тихо, все двери закрыты. Никто не приглашал на кофе. Сегодня адвокат прислал ей имейл. Всего одно предложение, шесть слов, гарантирующих, что ее сын невиновен.

Но улица молчала. Потому что знала правду. Как и она сама. И никогда еще она не чувствовала себя такой одинокой.

Голос звучал мягко, рука с решительным сочувствием опустилась ей на плечо.

– Заходи, выпьем кофе, – сказала Магган Лит.

Мама Кевина сидела в соседском доме, на обжитой и уютной кухне, где стены были увешаны семейными фотографиями, слегка покосившимися, хотя это, похоже, никого не волновало.

– Кевин невиновен, – говорила Магган. – Эти святоши, наверно, думают, что могут устанавливать собственные законы и вершить правосудие, но Кевин невиновен! Ведь это сказали в полиции, правда? Мы с тобой знаем, что он не способен на это. Не способен! Кто угодно, но не наш Кевин! Этот чертов город… полиция нравов и лицемеры. Мы уйдем в Хедский клуб, твой муж, мой муж и другие спонсоры, наши ребята, мы раздавим «Бьорнстад-Хоккей». Потому что, когда этот город нас прессует, мы не бросаем друг друга. Правда?

Мама Кевина благодарно кивнула. Глотнула кофе. Снова и снова проговаривая про себя: «В этом мире в одиночку ничего не добьешься».

Вечером Беньи снова поехал в Хед. Он был уже почти у каморки, когда получил эсэмэс. Он стиснул телефон в кулаке, пока экран не намок от пота. Попросил Катю развернуться, Катя хотела спросить зачем, но поняла, что это бесполезно. Он вылез в лесу, взял костыли и ушел. Этого эсэмэс никто никогда не увидит, да никто все равно и не понял бы. «Остров?» – это все, что в нем говорилось.

Басист сидел на табурете. Он не играл. Держал в руках пару коньков и час за часом ждал того, кто так и не придет.

До лета оставалось еще точно месяца два, но вода в озере уже заворочалась в зимнем сне, и лед с каждым днем понемногу отступал, расходясь новыми трещинами. Когда стоишь на берегу, видишь только неподвижное белое полотно, состоящее из сотни оттенков белого, но тут и там появляются маленькие обещания зеленого. Придет новое время года, за ним – новый год, жизнь продолжится и люди обо всем позабудут. Кто-то не сможет вспомнить, кто-то и вспоминать не захочет.

Кевин сидел на камне, глядя на их с Беньи остров, тайный остров, и именно поэтому – единственное место, где у них не было друг от друга тайн. Кевин потерял клуб, но не потерял команду. Он сыграет один сезон за «Хед», потом за какой-нибудь клуб побольше, а потом уедет в Северную Америку. Его выставят на драфт в НХЛ, профессиональные команды спишут его привод как off the ice problems. Зададут ему пару вопросов, но они же все понимают. Вокруг хоккеистов всегда полным-полно девчонок, которые хотят привлечь к себе внимание, и это дело суда и следствия, а к спорту никакого отношения не имеет. Кевин получит все, чего он хотел. Осталось лишь одно.

Мая стояла на крыльце дома, когда возвратилась мать. В руке у Миры все еще была зажата скомканная записка коллеги, будто снятая с предохранителя граната. Мама и девочка прислонились друг к другу лбами. Они ничего не говорили, а если бы и говорили, никто бы не услышал, слишком надрывен и оглушителен крик их сердец.

Беньи пробирался по снегу на костылях. Он знал: это именно то, что нужно Кевину. Ему нужны доказательства, что Беньи по-прежнему принадлежит ему, что он до сих пор ему предан, что все еще может быть так, как раньше. Когда Беньи подошел к нему и посмотрел на лучшего друга, оба поняли, что это возможно. Кевин засмеялся и обнял его.

Мама держала в ладонях лицо дочери. Они вытирали друг другу слезы.

– Мы еще не все сделали, мы можем требовать новых допросов, я знаю адвоката – специалиста по сексуальным преступлениям, мы вызовем его сюда, мы можем… – тараторила Мира, но Мая мягко прервала ее:

– Мама, давай остановимся. Остановись. Нам не выиграть.

Голос Миры дрожал.

– Я не позволю этим ублюдкам выиграть, я не…

– Мы должны жить дальше, мама. Прошу тебя. Не дай ему отнять у меня семью, отнять всю нашу жизнь. Мне никогда уже не будет хорошо, мама, этого никогда не исправишь, я никогда не перестану бояться темноты… но мы должны попытаться. Я не хочу жить войной.

– Я не хочу, чтобы ты думала, что я… что мы… что я позволю им выкрутиться… я АДВОКАТ, Мая, это моя ПРОФЕССИЯ! Это моя работа – защищать тебя! Моя работа – отмстить за тебя, моя работа… моя… моя гребаная работа…

Мая не справлялась с дыханием, но руки на висках Миры не дрогнули.

– Ты самая лучшая мама. Нет никого лучше тебя.

– Мы можем уехать, любимая. Мы можем…

– Нет.

– Почему? – заплакала мама.

– Потому что этот проклятый город – и мой тоже, – ответила девочка.

Они сидели на крыльце обнявшись. Драться нетрудно. И все же иногда нет ничего труднее. В зависимости от того, с какой стороны кожи ты это делаешь.

Зайдя в ванную, Мая увидела себя в зеркале. Удивилась, какой сильной она научилась притворяться. Сколько тайн она теперь скрывает от других. От Аны, от мамы, ото всех. Тревога и ужас завывали у нее в голове, но она вновь обрела спокойствие и хладнокровие, вспомнив о своей тайне: «Один патрон. Мне хватит одного».

Петер пришел домой и сел за стол рядом с Мирой. Они не знали, смогут ли когда-нибудь снова стать самими собой. Сможет ли сердце хотя бы еще один раз прогнать кровь по жилам. Их вечно будет преследовать стыд за то, что они сдались. Как проиграть такое и не умереть? Как с этим ложиться спать, как вставать по утрам?

Вошла Мая, остановилась у отца за спиной, обняла его за шею. Отец заплакал:

– Я предал тебя. Как отец… как спортивный директор клуба… ни один мужчина во мне не смог защитить тебя… все предали…

Руки дочери крепче обхватили его. Когда она была маленькая, вместо сказок по вечерам они делились друг с другом своими секретами. Папа, к примеру, мог сознаться: «Это я съел последнее печенье», а дочка ответить: «Это я спрятала пульт». Это продолжалось годами. Сейчас она склонилась к его уху и прошептала:

– Хочешь секрет, пап?

– Да, Огрызочек.

– Я тоже обожаю хоккей.

Слезы текли по его лицу.

– Я тоже, Огрызочек, – признался он. – Я тоже.

– Хочешь сделать кое-что ради меня, папа?

– Что угодно.

– Построй новый клуб. Хороший клуб. Останься и сделай спорт лучше. Для всех.

Он пообещал. Мая сходила к себе, вернулась с двумя свертками. Положила их на стол перед родителями.

Потом отправилась к Ане. Девочки взяли ружья и ушли в заснеженный лес, как можно дальше, чтобы их никто не слышал. Они стреляли в бутылки с водой, любовались водяными взрывами, когда дробь попадала в цель. Они стреляли по разным причинам. Одна давала выход агрессии. Другая тренировалась.