— Верно, что один, у самого колокола!

— Наши старейшины на самой нижней ступени сбились и голоса подать не посмели...

— Где тут подать! Головой кивнул бы на виновного, и как не бывало его на свете белом!

— На то он и князь самодержавный! Никто ему перечить не смеет!

Этим последним доводом заканчивались обыкновенно все разговоры о новом князе. Новгородцы, а за ними и остальные ильменские славяне прониклись сразу же мыслью о неизбежной покорности единоличной власти, а так как это, по мнению большинства, могло вести только к общему благу, то особого неудовольствия в народе не было...

Но наибольшее впечатление произвёл поклон Рюрика собравшимся славянам, а затем и то, что произошло после этого поклона.

В пояс поклонился князь своему народу.

— Роды приильменские, — сказал он, — к вам обращаюсь я со своею речью... Добровольно, без всякого понуждения избрали вы меня своим князем, обещаю я послужить на пользу вам, но знать вы должны, что ни с кем никогда отныне ни я, ни приёмники мои не разделят данной вами же власти... Только единой властью силён будет народ славянский. Только в ней одной его могущество, поколебать которое никто не может... Да исчезнет с приходом рознь между вами, и да будете вы все как один, а один — как все. Сплочённые, скреплённые, будете вы расти и усиливаться на свою славу, во веки веков...

Слова эти произнесены были с особым выражением.

— Что он говорит-то такое, как это все — как один?

— Что же, в родах наших старшего не будет? Всё это совсем непорядок! — загалдело вече.

— Хотим жить по-старому, как отцы и деды наши жили!

— Князь над старейшинами только! Пусть их судит, а мы по-прежнему... К нему только на суд идти будем.

— Пусть нас на войну только водит да от врагов со своею дружиной обороняет, вот его дело...

— А в роды мы его не пустим!

— Не по-нашему — так и ссадим. Не таких выпроваживали.

— Сам Гостомысл нас уважал!

Вече забылось... Может, это была просто попытка крикунов заявить о себе, как это бывало раньше при посадниках, может быть, и на самом деле вечевикам захотелось показать, что и они не последние спицы в колеснице нового управления, что они заставят князя разделить свою власть с вечем.

Но что произошло после этого, надолго осталось в памяти крикунов и послужило им хорошим уроком на будущее.

Рюрик, заслышав угрожающий гул голосов, выпрямился во весь рост, чело его нахмурилось, в глазах засверкал гнев.

Он властно протянул перед собой руку и указал на толпу...

В тот же миг добрая сотня прекрасно вооружённых дружинников бросилась туда, куда указал им вождь. Бряцая оружием, вклинились они в толпу. Натиск их был совершенно неожиданным.

Вечевики растерялись и свободно пропустили их к тем, кто громче других выкрикивал угрозы князю. В одно мгновение крикуны были повязаны и подведены к помосту, где их ожидал уже Рюрик.

Их было около десяти. Они дрожали всем телом, ожидая, что вот-вот услышат роковое для них приказание из уст того, против кого они только что подняли угрожающий крик.

— Чего вы хотите? Чего вам надо? — возвысив голос, заговорил Рюрик. — Или вы не желаете подчиняться моей власти?

— Ничего, батюшка, так мы это, спроста, — нашёл в себе силы наконец проговорить один из приведённых.

— Чего им! Известно чего! — загудело вече. — Думают они, что как прежде горланить можно. Теперь ведь князь, а не посадник.

— Так слушайте же вы все! — загремел Рюрик. — К прошлому более нет возврата... Не будет своевольства в земле славянской — не допущу я этого; сами вы меня выбрали, сами пожелали иметь меня своим князем, так и знайте теперь, что нет в народе славянском другой воли, кроме моей.

— Истинно так, батюшка князь, — снова загудело вече. — И нам всем эти буяны надоели... Они-то всегда и смуту затевали, слишком горло у них широкое. Накажи их в пример другим.

Всё вече было буквально ошеломлено быстрым натиском княжеской дружины. Да и среди вечевиков находилось много сторонников нового князя, даже довольных таким исходом дела.

— Ишь, сразу смуту затевать начали, — неслось со всех сторон, — поучи их, батюшка-князь, поучи, чтобы и вперёд не поваживались!..

Рюрик снова сделал величественный жест рукой, и вече разом замолкло.

— Слушайте, вы!.. Должен наказать я примерно этих людей, но хочу я с милости начать своё правление, чтобы знали прежде всего, что милостив князь ваш. На сей раз отпускаю я этих людей, дарую им жизнь, хотя они заслуживают смерти! Пусть идут они в роды свои и возвестят там о новом князе своём, пусть скажут они, что отныне всякий осмеливающийся с осуждением выступать против него лютой смерти будет предан... А теперь я докончу то, что говорить вам начал... Нет и не будет отныне на Ильмене родов, каждый и все должны одним законом управляться, одной воле покорными быть, а поэтому приказываю я называть все роды, что вокруг по ильменским берегам живут, одним именем — Русью... Нет более родов приильменских, есть одна на Ильмене Русь, как есть на Руси одна только правда и милость — моя великокняжеская. Так знайте и помните это всегда.

Вече смущённо молчало. Старики недоумевающе переглядывались друг с другом. Приказание князя произвело на них удручающее впечатление.

— Что же, Русь, так Русь, это всё едино, — раздались сперва робкие, неуверенные восклицания.

— А и в самом деле, будем Русью, если так князь наш батюшка хочет!

— Только бы правда одна на Руси была.

— Вестимо, так!

Крики эти были прерваны появлением около помоста нескольких старейшин. Это были почтенные старики, убелённые сединами. Вид их был торжественно важен. Они смотрели на князя гордо и смело.

Рюрик величавым взором глядел на них в ожидании того, какую речь они поведут.

— Как сказал ты, батюшка-князь, — заговорил, поклонившись князю в пояс, самый старый из них, — так пусть и будет... Видим мы, что ты действительно пользы желаешь народу славянскому и положишь конец неурядицам нашим. Ты один сумеешь сдержать нашу вольницу, верим мы этому, верим и надеемся, что светлое будущее ждёт народ приильменский, чувствуем и верим мы, что и оборонишь ты беззащитных от напастей вражеских, и правого поправишь, и виновного покараешь... Потому и кланяемся мы тебе, клятву даём быть тебе верными, беспрекословными слугами, идти за тобой всюду, куда поведёшь ты нас... Сами, своей волей, своим выбором свободным призвали мы тебя, так теперь не от добра же нам добра искать... Что здесь мы говорим, то и в родах наших думают; итак, прими ты привет наш, князь русский великий. Бьём тебе челом: владей нами со всем родом твоим во веки веков.

Лицо Рюрика прояснилось при этих речах.

— Добро говорите вы, старейшины, — сказал он, — и слова ваши мне приятны. Вижу я, что искренни речи ваши, а потому пусть и от меня примет народ мой русский поклон приветливый...