«Изабель ревнует, – заключила Екатерина, перебирая украшения. – Она предпочла бы, чтобы я доверялась ей».

Но если бы Екатерина это сделала, последствия предсказать было нетрудно: Изабель велела бы ей прекратить всякие контакты с Калпепером. Именно поэтому Екатерина не посвятила сестру в тайну своей любви к Тому. Изабель постаралась бы убедить ее, что долг нужно ставить превыше удовольствия.

Екатерина трепетала от восторга, предвкушая, что долгое путешествие даст ей много возможностей для уединения с Томом. Генрих долго-долго перечислял те места, где они будут останавливаться; разумеется, там найдутся какие-нибудь укромные уголки, где можно побыть вдвоем. Джейн последит, чтобы рядом никого не было. Екатерина с истомой вздохнула. Желание в ней разгоралось, поскольку оставалось неудовлетворенным и, вероятно, никогда не будет удовлетворено. Генрих поправился и каждую ночь разделял с ней ложе, надеясь снова зачать ребенка, и Екатерина почти не виделась с Томом.

Теперь Генрих уехал в Уайтхолл заниматься неотложными делами государства и забрал Тома с собой. Она спала одна и – новый томный вздох – доставляла себе удовольствие сама.

Стоя на коленях в кабинете, она перебирала вещи в сундуке в поисках узора для вышивки, которой хотела украсить ночную сорочку, как вдруг услышала разговор фрейлин за дверью в соседней спальне.

– Я сегодня слышала на теннисном корте, как кто-то сказал, что его милость собирается отказаться от королевы и взять обратно леди Клевскую. Это правда? – спросила Элизабет Фицджеральд.

– Если она действительно бесплодна, тогда у него есть причина, – заметила Дамаскин Страдлинг. – Но что станет с нами?

– О Боже! – воскликнула Элизабет и прошептала что-то, чего Екатерина не расслышала.

Потом девушки ушли, шаги их стихли, а она так и стояла на коленях, держа в трясущейся руке ставшие вдруг ненужными пяльцы.

Неужели это правда? Генрих не подавал признаков, что начал уставать от нее, но с ним ничего нельзя знать наверняка. Говорят, он милостиво улыбался Кромвелю до того самого утра, когда министра арестовали. Может, король и с ней притворяется. Все-таки она потеряла их ребенка.

Но кто распространяет эти слухи? Человек, знающий ситуацию изнутри? Нет, это, должно быть, просто сплетни, болтовня людей, которым больше нечем заняться. Генрих рассердится, что она прислушивается к таким глупостям. Екатерина попыталась выбросить из головы слова фрейлин, но не преуспела в этом.

Когда Генрих в тот вечер вернулся в Уайтхолл и явился к ней ужинать, она почувствовала, что не так весела, игрива и беззаботна, как обычно, и поймала себя на том, что пристально вглядывается в короля, ищет малейшие признаки охлаждения к ней.

– Что случилось, дорогая? – наконец спросил он, накрывая ее руку своей. – С момента моего приезда вы печальны и задумчивы.

Екатерина замялась: говорить ли ему, что у нее на уме? А вдруг это окажется правдой? Или король посчитает ее дурой: как можно верить в такие вещи! Но все же решила сказать, иначе ее мучениям не будет конца.

– Вы решите, что я глупа, но я слышала, как мои фрейлины повторяют слухи, будто вы собираетесь взять назад леди Анну.

– О, Кэтрин! Когда вы уже научитесь не доверять сплетням? Вы ошибаетесь, ища правду в подобной пустой болтовне. Если мне, не дай Бог, придется когда-нибудь жениться снова, я ни за что не возьму в жены леди Клевскую.

Слова короля утешили Екатерину. Он усадил ее к себе на колени и начал целовать и ласкать.

– Пусть это успокоит ваш ум, – пробормотал Генрих, потом отвел ее в спальню и сам исполнил роль горничной – развязал рукава и расшнуровал на ней платье, стянул чулки. Она стояла перед ним голой, он провел руками по ее телу. Закрыв глаза, она представила, что это делает Том, и вдруг сильно возбудилась, стала развязной, удивив Генриха своей смелостью. Вскоре они уже лежали в постели и страстно предавались любви. Екатерина наслаждалась, приглашая в себя Генриха и доводя его до экстаза.

После она лежала в кольце из его рук и чувствовала себя виноватой, что мысль о Томе так воспламенила ее. Но Генрих был счастлив и ничего не замечал, остальное не имело значения.

В мае выпало несколько дней, в которые Екатерина почти не виделась с Генрихом, а когда они встречались, он был отстраненным и раздражительным.

– В Йоркшире произошло восстание, – сказал он ей, найдя наконец время для совместного ужина. – Это все паписты, разумеется. Они хотели свергнуть милорда президента Севера и восстановить старые формы религии. Ну теперь они не так буйствуют. Мы всех разогнали. Как только зачинщиков поймают, их сразу казнят. – Король помолчал. – Я думаю, они хотели вызволить из Тауэра леди Солсбери и возвести ее на престол.

– Нет! – воскликнула она и положила нож. – Я не могу в это поверить.

– Вы ничего о ней не знаете, – сказал Генрих с необычайной суровостью. – А я знаком с ней давно. Это очень опасная женщина. Даже если сама она не была вовлечена в заговор, то остается приманкой для раскольников, и, пока она жива, я не могу быть спокоен на троне.

– Генрих, она пожилая леди! Что она может сделать против вас?

– Сесть на мой трон и надеть мою корону! Мне жаль, если это расстроит вас, Кэтрин, но я намерен незамедлительно привести в исполнение вынесенный ей приговор.

– Вы казните ее?

– Да. – Король был непреклонен. – Это недовольство среди моих подданных на севере может привести к новым заговорам с целью реставрации старой королевской ветви. Леди Солсбери – угроза безопасности королевства и моего трона. Она должна умереть.

– Прошу вас, Генрих, не делайте этого, я вас умоляю! – Екатерина встала на колени у стола и схватила его за руку.

Король посмотрел на нее со смешанным выражением боли и раздражения на лице:

– Эту вашу просьбу я не могу выполнить. Я любил леди Солсбери. Она моя кузина и воспитывала Марию. Я считал ее самой праведной женщиной в Англии. Но это было давно, до того, как она развела вокруг себя змеиное гнездо и ополчилась на меня. Теперь я должен сделать то, что необходимо, это дело слишком сильно затрагивает меня.

Екатерина поняла, что терпит поражение. Давить на короля дальше она не осмелилась. Власть, которой он обладал, вызывала в ней благоговейный ужас. Одно его слово обрекало людей на гибель. Представлять себе, какие чувства испытает бедная леди Солсбери, когда ей скажут, что ее дни сочтены, было невыносимо. Ведь эта несчастная женщина уже два года провела в Тауэре и, должно быть, считала тюремное заключение худшим, что выпало на ее долю. Как она встретит известие о неминуемой и близкой смерти на эшафоте, куда ей придется взойти, положить голову на плаху и ждать, когда опустится топор, считая истекающие секунды жизни? Как наберется она смелости перенести этот ужас? Екатерина не раз пыталась вообразить, что чувствовала в такой же ситуации ее кузина Анна, а та все-таки приняла более чистую смерть – от меча.