— Алия, лучше Артему тут не появляться, — слышу почти над ухом. Оказывается, она стоит у меня за спиной и бессовестно читает мою переписку. Щелкаю по кнопке блокировки экрана и прячу мобильный в карман, так и не ответив на СМС.

— Мама, как нехорошо читать чужие СМС!

— Ой, да прямо. Но я серьезно, отец зол, и Стельмаху лучше…

— Позлится и успокоится. Кстати, о нем, пойду отнесу чай, а то совсем заработался. Да и по поводу машины спросить хочу, надо ее продать.

Подхватываю кружку с дымящимся горячим чаем со стола и, улыбнувшись матери, удаляюсь. Поднимаюсь на второй этаж и уверенно иду к кабинету отца. Знаю, что злится и разговаривает со мной сквозь зубы, но хоть кто-то из нас должен быть разумен. Кто-то должен сделать первый шаг к примирению. Пускай в этот раз эта роль выпадет мне.

Подхожу к слегка приоткрытой двери кабинет и притормаживаю, когда слышу громкий папин бас, срывающийся на рык. Он явно с кем-то ругается, ведя беседу на повышенных тонах. Подслушивать нехорошо, и я уже собираюсь уйти, когда сознание цепляется за знакомую фамилию.

— … прижать Стельмаха.

Тишина. Внутри все холодеет, и я замираю, прирастая к полу. Полнейшая тишина вокруг, словно вакуум, и только удары моего сердца гулко стучат по вискам.

— Я тебе сказал дать денег столько, сколько понадобится, чтобы его закрыли! Я для чего тебе принес то досье? Все за тебя сделал!!! — рычит отец, с каждой фразой вбивая “гвозди” в мое сердце все глубже и глубже. — Я закопаю его к херам.

Рука с кружкой дрожит, и приходится поставить ее на тумбу, чтобы не ошпарить руки кипятком. Изнутри меня всю трясет, а в горле ком, что не дает ни дышать, ни говорить. Не может этого быть, нет, как так? Это же мой отец! Он бы не стал действовать ТАК по отношению к МОЕМУ мужчине…

Но это точно нельзя списать на видения или проблемы со слухом, потому что отец продолжает раздавать свои страшные, мерзкие указания.

— Я просил тебя отправить его в реанимацию, твои парни даже с этим не справились! Ты совсем страх потерял или забыл, кто тебе помог в свое время, а?! — сжимаю рукой горло и уже “плаваю” на грани истерики. — Что с отелем? — пауза. — Да мне по хер. Пусть кому хочет, тому и перепродает. Я туда ни копейки не вложил, основные инвестиции были с фирмы Стельмаха, и я хочу, чтобы эта тварь прогорела по всем фронтам! И их этот “Рассвет” я сгною! Я его верну туда, откуда…

Нет. Нет-нет. Не могу больше слушать! Всего шаг, и я рывком распахиваю дверь. Деревяшка оглушительно громко долбанулась об стену, сообщая хозяину кабинета о моем прибытии. Отец замолкает на полуслове и поворачивается. Взгляд, родной, который я помню с детства — его взгляд — мечет молнии.

— Алия, выйди я разговариваю! — машет рукой на меня, словно прогоняя надоевшую собаку.

— И не подумаю! — рычу сквозь зубы, стискивая челюсти до боли и скрипа. Смотрю в упор в родные глаза отца. В голове единственная мысль — что он творит?!

— Что за взбрыки? Я говорю, выйди из кабинета!

— Я не верю! — качаю головой, сжимая руки в кулаки, сильно, до боли впиваясь ногтями в ладонь. — Скажи мне, что я сейчас неправильно поняла, пап! Умоляю, скажи, что ты этого не делал? — шепчу, смотря с отчаянной надеждой в родные черные, как ночь, глаза. — Ты же не стал бы так делать, правда? Что значит, не смогли отправить в реанимацию?! И “Рассвет”, и отель, и много много "и", пап! — не замечаю, как голос срывается на крик, а горло дерет от непролитых слез.

Отец сбрасывает вызов, медленно и гневно упирает кулаки в крышку стола. Взгляд, налитый кровью, яростно крошит в пыль мою уверенность в том, что этот человек так бы не поступил. Желваки на лице ходят от натуги, и таким злым, пожалуй, я не видела его никогда.

Мы бодаемся упрямыми взглядами, и я жду, что вот сейчас он все опровергнет. Улыбнется и скажет, что я все не так поняла. Но отец молчит.

Молчит и убивает остатки веры в него.

— Как ты можешь так поступить? — наконец выдыхаю я, понимание того, что все это время творилось в жизни любимого мужчины, накрывает с головой. И как-то сразу картинка последних недель становится цельной и складывается в единый пазл. Молчание отца, слова мышки о том, что “деда злится на пусю”, уставший Стельмах, который приходит к нам далеко за полночь… его рука перебинтованная и сбитые костяшки, на что он просто отмахнулся, сказав что “кулак со стеной встретился”, его работа-работа-работа и слова “устал воевать с вашей семейкой”… твою мать! Он же проходил все круги ада из-за меня! Из-за моего упрямого отца и из-за моей глупости. До меня долетали только слухи и легкие отголоски, что проблемы на фирме, проблемы с партнерами, но это, получается, был такой мизер, капля в море! На самом деле даже подумать страшно, что творилось за моей спиной. И он молчал. Артем все это время молчал! Ради меня, ради того, чтобы мы с Майей жили спокойно, ему было хреново, но он молчал и все тащил на себе!

Боже, какая же я дура!

— Что ты натворил?! — крик такой оглушительный, что отголоски звенят в ушах, раздражая ушные перепонки.

— Я делал и делаю то, что считаю правильным, Алия! И я не собираюсь перед тобой оправдываться! Ты еще молодая и многого не понимаешь! — рычит отец, стуча кулаком по столу.

— Что я не понимаю, а?! Молодая?! Мне двадцать пять, папа, а не пятнадцать! Я уже давно не маленькая глупая девчонка и, черт побери, я уже отличная мать замечательного ребёнка! Его ребенка! Мать дочери Стельмаха! Человека, чью жизнь ты тихо и планомерно пытаешься разрушить уже две недели! Да как ты можешь быть таким эгоистом?! Как ты можешь поступить так со мной и с Майей?! Ты же совсем не думаешь о нас и о том, что ни черта хорошего не выйдет, если ты “уберешь” Артема из нашей с мышкой жизни!

Меня буквально всю трясет от злости, а кулаки сжимаются и разжимаются. Зудят стукнуть так, чтобы стало больно. Чтобы боль в сердце от жгучей несправедливости и предательства заглушила физическая боль. Осознание того, что мой родной и любимый человек — отец — свои принципы и эгоизм поставил выше, чем счастье любимой дочери.

— Могу! Могу и буду, потому что считаю его отвратительным человеком, не достойным тебя, и я не потерплю его рядом с тобой и со своей внучкой.

— Эта внучка — его дочь!!! Его плоть и кровь! — голос срывается на хрип, и не удивлюсь, если завтра даже шептать будет больно, но сейчас — плевать. — И это не тебе решать, кто достоин быть рядом, а кто нет. Кем ты себя возомнил, а? Господом богом, что решаешь все за всех?! Почему ты лезешь в мою жизнь и не можешь просто быть счастлив, что рядом со мной человек, который любит меня, и которого люблю я?! Ты знаешь его столько лет…

— Именно поэтому ты не будешь со Стельмахом! — отец со всей дури припечатывает кулак в деревянную столешницу. Кажется, еще чуть-чуть, и полетели бы щепки. — Потому что, в отличие от тебя, я слишком хорошо знаю, из какой он грязи вылез и какое дерьмо живёт в нем.

— Замолчи. Слышишь меня, замолчи! Ты не имеешь права лезть в мою жизнь.