Осенью 1991-го славянские братья не впервые атаковали Дубровник. В 1806 году, когда на вершине Сржа еще не существовало форта Imperial, Рагузу блокировала и обстреливала эскадра под командованием вице-адмирала Дмитрия Сенявина, проводившая по хотению русского императора так называемую Адриатическую (или вторую Архипелагскую) экспедицию. В Хорватии эту кампанию считают русской и черногорской агрессией: с суши царский Балтфлот поддерживали 3 тысячи бойцов владыки Петра I Петровича-Негоша. Адмирал действовал в основном против Бонапарта, и местное население в особый расчет не принималось — ну жители и жители, однако и Дубровник, и Которский залив пережили несколько драматических моментов. Сенявин заключил было соглашение с отсчитывавшей свои последние годы Рагузской республикой, но наполеоновская дивизия оказалась расторопнее, напуганный город покорился почти без боя. По другой версии событий, Дубровник предпочел сдаться французам, чтобы не доставаться более жестоким единокровным захватчикам. Петербургская эскадра заняла несколько городков в Которском заливе, затем, умело маневрируя, выбила наполеоновские гарнизоны с трех или четырех далматинских островов. На этом боевые действия на Адриатике, по сути, и прекратились: разразилась очередная русско-турецкая война, и корабли Сенявина отправились топить османов.

В современной хорватской историографии Дубровнику отводятся место и роль прекрасного края вечного Возрождения. Именно этот край свободного творчества, как уточняется, удерживал хорватский народ на уровне самых высоких европейских стандартов. Это правда, но только с учетом того, что Далмация вращалась в круге итальянской культуры и никаких собственно хорватских политических или государственных структур на протяжении нескольких столетий здесь не существовало. В управленческий класс, в просвещенные слои общества и Рагузской, и городов Венецианской республики рекрутировались славяне — подобно тому, как римскими нобилями становились галлы, франки, германцы, фракийцы, армяне, как до титула паши мог дослужиться и албанец, и серб, и грузин, но все они в обязательном порядке получали латинское образование, росли в италийской среде, даже если творили и разговаривали в быту на родном языке. Правда и в том, что написанные этими незаурядными людьми произведения в XIX и XX веках способствовали формированию современной хорватской нации, да и сербской, видимо, отчасти тоже. Кстати, именно Рагуза/Дубровник австрийской поры — один из центров иллиризма: позиции панславянских интеллектуалов здесь оказались особенно устойчивыми.

Международное литературоведение держится регионального принципа, есть научный термин «далматинско-дубровницкое возрождение», связанный с традициями католического антиреформаторства, причем государственная и этническая принадлежность представителей этой культурной школы не педалируется. Часто, впрочем, случается так, что судьбу кумиров прошлого решают современные толкователи истории, и многое зависит от того, поддаются ли они лозунгам политического момента. За примером отправляю к фигуре Николая Гоголя и российско-украинскому спору о том, чьим именно писателем был автор «Ревизора» и «Миргорода».

Из Рагузы родом священник-драматург XVI века Марин Држич (Марино Дарса), его числят основоположником хорватской комедиографии. Земляк Држича — яркий поэт, переводчик и тоже драматург Джунье Палмотич (Юниус Пальмотта). В Рагузе вырос, творил и умер двоюродный дядя Палмотича — видный стихотворец эпохи барокко Иван Гундулич (Джованни Гондоло), автор пасторальной драмы «Дубравка» и эпической поэмы «Осман», отпрыск древней далматинской фамилии. В Белграде указывают, что Гундулич происходил из сербской семьи, а потому считают его своим литературным классиком. Но для хорватов этот поэт, пользовавшийся штокавшим наречием, — безраздельно родная, культовая, почти рок-н-ролльная фигура, вроде Моцарта для австрийцев. Гундулича в Хорватии знает любой, поскольку его портрет красуется на купюре номиналом 50 кун, а его именем называют не только улицы и площади, но иногда даже хипстерские кафе и ночные клубы. Признаюсь: еще до того, как освоить в штокавском оригинале эпос «Осман» о Хотинской битве между армией Речи Посполитой и войском султана, я дразнил Гундуличем своего сына-школьника — в те дни, когда мальчугана одолевала сопливая простуда.

В загребской Галерее современного искусства выставлено полотно главного хорватского символиста и импрессиониста Влахо Буковаца (он же Бьяджо Фаджони, забавная смена фамилии: итал. faggio — «буква»), пламенного проповедника национального духа в изобразительном искусстве, — «Грезы Гундулича». Второе название этого полотна — «Гундулич замышляет поэму „Осман“»: погруженный в творческие думы кудрявый красавец-пиит, как это и описано в девятой песне его исторического эпоса, полулежит на каменистом берегу реки, окруженный прелестницами, а из тумана уже проступают силуэты азиатских всадников. Буковац, родившийся в 1855 году в полуитальянской семье под Рагузой, прошел художественную и жизненную школу Монмартра, знал толк в женской красоте (не только по моему мнению, лучшее из написанного им — чувственное ню под названием «Цветок»), но на родине прославился не столько эротическими, сколько патриотическими работами. Его кисти принадлежат масштабная композиция «Развитие хорватской культуры» в читальном зале Хорватского государственного архива и многофигурная роспись парадного театрального занавеса «Хорватское возрождение». В столичном Национальном театре мне доводилось видеть, как опускается и поднимается эта пестро-торжественная, словно персидский ковер, одежда сцены, восславляющая объединение Загреба и Дубровника. Занятно, что в начале XX века художник Буковац увлекся пуантилизмом и уехал преподавать это направление живописи на другой конец великой австро-венгерской страны, в Прагу. Он пережил крушение империи, но на родину так и не вернулся.

Георг Ковальчук. «Рагуза. 1667». Литография

Республикой Рагуза, сословные перегородки в которой были прочнее крепостных стен, управляли немногие избранные — не только в прямом смысле слова, но и в переносном. В Большой и Малый советы регулярно попадали представители нескольких дюжин самых знатных, самых богатых семей, как правило считавших себя далматинскими итальянцами. Исследование их генеалогии — отдельная дисциплина. Однажды я провел прекрасный вечер за изучением родословных и гербов Басильевичей, Бобальевичей, Бундичей, Джурджевичей, Гетальдичей, Кабужичей, Соркочевичей, Златаричей. Все эти фамилии, понятное дело, дублировались на итальянский, или, наоборот, их славянский вариант был калькой с латыни. Князья (высшая представительская должность в Рагузе) менялись часто, каждый месяц, без права потом занимать этот пост в течение двух лет, так что какая-то антикоррупционная ротация существовала, но десятилетиями ротировались одни и те же, пусть и из широкого для того времени круга.