Высшую ступень в иезуитской иерархии занимают профессы четырех обетов, которые они приносят генералу. Они живут в домах профессов. Из их числа выходят сановники ордена; они выбирают генерала, они посвящены в глубочайшие тайны ордена. Помимо общих обетов, они принимают на себя четвертый — беспрекословного повиновения папе.

Впрочем, не все приносят четвертый обет. Большинство ограничивается тремя и составляет страшный институт тайных иезуитов, которые живут, главным образом, в тех странах, законы которых изгоняют из их пределов членов иезуитского ордена, живут в качестве преподавателей, врачей, прислуги, купцов и т. д., а часто и под личиной протестантских священников среди народа. Благодаря своей светской, ловкой и любезной манере обхождения, благодаря своему умению интересно и увлекательно вести беседу, они втираются в семейные дома, в деловой мир, в политику и дипломатию и разными темными средствами ловко плетут свои интриги, бесчисленные примеры которых известны современной истории.

Вся совокупность власти, управления и юрисдикции над организованным таким образом обществом сосредоточивается в руках генерала, избирающегося пожизненно. В тех обширнейших пределах, которые отмежеваны ему уставом, он располагал почти неограниченной властью. Он решает вопросы о принятии в орден, о выходе из него и об изгнании из ордена. Он назначает членов ордена в провинции, ректоров коллегий и прочих должностных лиц.

Его советниками служат генеральный секретарь и адмонитор (наблюдатель) — власть, контролирующая генерала, но не имевшая почти никогда возможности проявить в действительности свою силу и влияние. Так же мало значения имело и другое ограничение власти генерала посредством генеральной конгрегации, которая составлялась из профессов и собиралась для избрания или низложения главы ордена. Генералы всегда умели обезвредить этот ненавистный им институт.

Представителем и заместителем генерала в провинции является провинциал, которому в строго последовательном иерархическом порядке подчиняются супериоры, начальники отдельных орденских домов, советники и наблюдатели, префекты, прокуроры и цензоры.

Ректор коллегии должен относительно каждого воспитанника вести особый лист, в котором отмечаются его имя возраст, его научные и прочие занятия, умственные способности и т. д. Эти листы ежегодно препровождаются через провинциала к генералу. По ним, а также по ежемесячным донесениям супериоров, руководителей испытуемых, начальников новициатов и резиденций (миссионерская станция) и пр., генерал точнейшим образом узнает о личных свойствах членов ордена, о жизни в домах профессов, в коллегиях, провинциях и миссиях. По всем вопросам сомнительного характера сведения сообщаются при помощи шифра, установленного генералом.

Кроме этого предусмотрительного распределения труда, важны также постановления о таких вещах, которые в обычной жизни имеют характер внешний и случайный, но в ордене иезуитов обличают стремление распоряжаться членами как неотъемлемой собственностью ордена. Так, например, орденский наряд отличается от обычного монашеского одеяния и состоит из длинной рясы с пелериной и черной четырехугольной шапочки или низкой широкополой шляпы. Иезуит в таком одеянии должен держать голову прямо, слегка наклонив ее вперед. Он не должен сжимать губ, на прогулке не смеет громко говорить или смеяться.

Глаза его должны быть устремлены в землю, и во время беседы он должен смотреть только на нижнюю часть лица собеседника. Запрещаются разговоры политического характера, а также такие, которые, по своему характеру, не преследуют какой‑либо определенной реальной цели.

Последовательная дрессировка в послушании всех видов — внешнего и внутреннего характера — неотступный надзор, распределение дня, совершенно не оставлявшее место личному усмотрению, — все это приводило к тому, что иезуит сбрасывал с себя свою природную индивидуальность и приобретал характерную физиономию, свойственную членам ордена.

Те же различия, которые за всем тем все‑таки остаются в духовных дарованиях и в склонностях членов, получают сильное развитие, и таким образом создается та разносторонняя деятельность, которая составляет главную силу ордена. Одним членам разрешается благочестивая монастырская жизнь, которая служит к возвеличению заслуг ордена перед небом и престижа его святости на земле, другие посвящают свои безмятежные досуги научным занятиям и вырабатывают целые тома полемики и трактатов. Третьи берут на себя воспитание юношества. Наиболее талантливые и ловкие развивают свою влиятельную деятельность при дворах и во дворцах. Пылкие ораторы действуют в качестве исповедников, самоотверженные ревнители веры уходят в далекие страны миссионерами. Так, члены ордена были и теперь являются всем тем, чего требуют от них их начальники, — проповедниками и преподавателями юношества, писателями и учеными, воспитателями принцев, исповедниками и министрами сильных мира сего.

Расчлененный с таким мудрым расчетом и искусством организм, какой являет из себя устройство иезуитского ордена, создан не для задач внутренней жизни в созерцательной тиши отдаленных от мира келий: арену для своей деятельности он ищет, скорее, среди жизненной борьбы. И действительно, именно эта область предопределяется для ордена самой задачей, поставленной перед ним: реставрация и распространение католицизма, господства Римской церкви над современными государствами, старающимися сбросить с себя железные оковы папской власти, борьба и подавление протестантизма и свободы духа, проникшей в широкие народные массы. Но уже в самых размерах задачи таилось с самого начала зерно того гибельного разложения, которое в скором времени постигло общество. Ибо безнравственная система не может поддерживаться долго благородными и нравственными силами. «Где‑нибудь и когда‑нибудь наивное воодушевление должно будет заступить место сознательной лжи и грязи сокровенных побуждений».

В интересах своих задач, которые с неутомимой настойчивостью преследовало Общество Иисуса, оно создало ту мораль, тот удобный способ освобождаться от угрызений совести, которые вошли в пословицу у всех народов на земле.

В качестве главного основоположения своей морали иезуиты выдвигали то утверждение, что грех оказывается налицо только там, где полная сознательность и предосудительность поступка находятся в полном согласии с волей; таким образом, то, что делается второпях и в аффекте или предпринимается не с грешными умыслами, не является и грехом, и не заслуживает поэтому наказания. Так они со всех сторон ограничивали понятие греха и превращали человеческую совесть в удобную арену лицемерной софистики, которая убивала все нравственные стремления, заменяя высокие нравственные идеалы низменным расчетом обыденной жизни.

Эта преступная система основана на так называемом пробабилизме — продукте учения Фомы Аквинского, оспаривающем все требования нравственной жизни и все то, что для человека имеет значение прочной и непоколебимой истины, заменяющем рядом вероятностей, среди которых и производит свой выбор лукаво мудрствующий, изворотливый рассудок. Под вероятным или приблизительно — достоверным (jbroöaözYüJ подразумевается суждение, в пользу которого говорят основания, имеющие некоторый вес, а в особенности — авторитеты. А этих последних лучше всего искать в иезуитских кругах. Кто в своих поступках следует мнению авторитета, хотя бы только одного — единственного, тот не берет ответственности на свою совесть, даже и в том случае, если он лично убежден как раз в противном и считает за более верное совсем другое мнение.