— Нет. Он не написал.

— А оно не показалось вам похожим… на предсмертную записку?

Она ахает:

— Предсмертную записку? Вы имеете в виду самоубийство? Не знаю… Ничего такого там не написано. Наверное, это возможно… Он просит прощения и пишет, что ему пришлось уехать… что ему этого не хотелось, но пришлось. Похоже это на предсмертную записку? Нам и в голову не пришло.

— Я только хотел узнать, не подумали ли вы чего-нибудь такого.

— Да я просто разозлилась. Как можно было вот так взять и устроить нам всем веселую жизнь, никому ничего не объясняя? Вот что я тогда подумала. Но, с другой стороны, я ведь толком его не знаю.

Это не она, думаю я. Вся эта замысловатая комбинация не может быть ее рук делом.

— А Сандра? — спрашиваю я. — Она как отреагировала? Она-то хорошо его знает.

— Надо полагать. Она разозлилась. И расстроилась. Из-за Кристо.

— А ваш брат?

— Я его не видела. Ему в последнее время нездоровится.

— Знаю. Ему, наверно, нелегко пришлось.

— Надо думать.

— Не помните, как было подписано письмо?

— Я помню его наизусть. Оно было подписано: «Твой любящий родитель». А снизу приписано еще одно «прости меня».

— Большое спасибо. Я очень признателен вам за то, что вы мне об этом рассказали.

— В общем, вот так вот. А вы как, что-нибудь новое раскопали?

— Нет. Ничего нового.

— А-а, — вздыхает она.

— Лулу, спасибо, что ответили на мои вопросы.

— Не за что.

Повисает пауза.

— Вы будете продолжать его искать?

— Кого, Иво? Да. Буду.

— Ну, ладно.

Она вешает трубку, прежде чем я успеваю произнести что-либо еще.

И тут Андреа оборачивается и, видя, что я сижу лицом к ней, улыбается. В последнее время она кажется такой оживленной; одним пустяковым повышением оклада тут дело явно не обошлось. Влюблена, небось, в кого-нибудь. Или в нее кто-то влюблен. Я ни разу ее об этом не спрашивал.

Наверное, я всегда был слишком неразговорчив.

Джей-Джей

Сегодня врачи разрешают нам вывезти Кристо в зоопарк. Кажется, ему уже намного лучше. Они до сих пор не знают точно, что с ним такое, но назначили упражнения, чтобы укрепить его мышцы. Он тренируется ходить в специальном спортзале, где для детей есть разное оборудование. С ним занимается медсестра из Израиля по имени Рахель. Кристо она очень нравится, потому что после занятий каждый раз дает ему леденец. Хотя она вообще очень милая. Думает, что мы с Кристо братья. А про маму, наверное, думает, что она его мама. Мы перестали разговаривать на эти темы.

В больнице договорились, чтобы нас отвезли на такси, хотя ехать совсем недалеко, зоопарк находится в самом центре Лондона. Несмотря на это, там повсюду деревья, и холм, и канал, который опоясывает весь зоопарк, как ров вокруг замка. Наверное, это сделано для того, чтобы животные не могли сбежать. Пригревает солнышко. Кристо в отличном настроении; он смеется над жирафами и пингвинами и завороженно смотрит на змей, но больше всего ему нравятся обезьяны. Мне они тоже нравятся. Даже мама, которая всю дорогу ворчала и беспокоилась, как бы Кристо не нахватался от животных какой-нибудь заразы, похоже, прекрасно проводит время. В больнице нам дали коляску для Кристо, хотя и сказали, что ему пошло бы на пользу, если бы он попробовал немного походить самостоятельно, чтобы привыкнуть. Он до сих пор слишком слабенький, чтобы ходить по-настоящему, но врачи говорят, что это дело практики. Как же здорово это слышать! Он поправится! Они, считай, сами это сказали. Но пока что коляска очень облегчает нам жизнь. Мы едим мороженое, пьем чай из стаканчиков и сидим на солнышке вместе с другими семьями. Вокруг бегают дети, и некоторые родители улыбаются нам или Кристо, когда видят, что он не совсем здоров. Это так здорово. Я почти совсем не вспоминаю про Иво.

В зоопарке оказывается куда интереснее, чем я думал. Мы проводим там целый день и уходим лишь потому, что должны привезти Кристо обратно в больницу к четырем. А нам с мамой потом еще и домой ехать. Странно думать, что скоро мы будем жить в другом месте. Лулу помогает нам подыскивать дом. У нее уже есть на примете один, он сдается неподалеку от нее, чтобы недалеко было ездить в больницу. Там рядом и школа есть, в которую я смогу ходить. Я-то думал, это будет так сложно, а все оказалось довольно легко. Я даже могу думать о том, как буду жить в доме, совсем без паники. Интересно, в школе кто-нибудь будет по мне скучать? Стелла или, например, Кэти? Наверное, нет. Разве что Стелла, самую малость. Впрочем, не знаю.

Мы едем по шоссе, и в глаза сквозь лобовое стекло бьет заходящее солнце, мелькающее в просветах между деревьями, золотит раздавленную мошкару и прочий мусор, облепивший стекло так, что сквозь него почти ничего не видно. Мы все едем, едем и никак не приедем, а я страшно проголодался, так что путь кажется нескончаемо долгим. Я пытаюсь вспомнить, что есть в холодильнике, и гадаю, достаточно ли в хорошем расположении духа мама, чтобы разориться на покупную еду. На краю деревни, мимо которой мы сейчас проезжаем, есть китайский ресторанчик, даже крюк почти делать не надо. Я в красках расписываю ей все плюсы: не надо ни готовить, ни потом мыть посуду, — и, к моему изумлению, она соглашается. Мы съезжаем с трассы и заказываем еду навынос — курицу с кешью для меня и крылышки в кисло-сладком соусе с рисом для нее. И еще порцию картошки фри с соусом карри на двоих.

— Была не была, один раз живем, — говорит мама.

Из пакета на всю машину аппетитно пахнет едой, так что даже стекла запотевают, а у меня от голода едва не кружится голова. Внезапно меня охватывает ощущение безудержного счастья, так не похожего на недавнее уныние. Кристо поправляется: пока что ему дают лекарства, чтобы поддержать его иммунную систему, а потом, когда станет точно известно, что у него, его вылечат. Мы снова поедем в зоопарк — и еще много куда, например на море и в кино. Скоро опять начнется учеба, и я обнаруживаю, что с нетерпением жду ее, жду возможности занять голову чем-то еще, а не только семейными делами. В эту минуту все кажется возможным. Я широко улыбаюсь маме, и она отвечает мне такой же улыбкой. Наверное, она думает, что я это из-за китайской еды, но мне все равно.

До дома остается уже несколько минут, когда мама вдруг говорит:

— Что это там?

— Где?

— Там! О господи… Господи боже мой…

Я выглядываю в запотевшее окно; хотя толком сквозь белесую пелену на стекле ничего не разглядеть, я все-таки различаю густой черный дым, который клубится над деревьями. Над нашими деревьями. Над нашей стоянкой. Где мы живем. Я протираю лобовое стекло. Теперь оно не может скрыть ни клочья черного дыма, ни, когда мы подъезжаем ближе, голубые вспышки мигалок.