По дороге в столовую Тамара ухватила Нину под руку и потащила вперед, что-то жарко втолковывая ей на ухо, видимо, все еще надеясь уговорить ее на пышную свадьбу «с кистями, с глазетом».

— Ну а ты что скажешь? — тихо спросил у друга Павел.

— Знал бы ты, каких трудов мне стоило в принципе уговорить ее на брак, — вздохнул Никита. — Пусть все будет, как она хочет.

— Да, видать, ты крепко влип, — заметил Павел. — Но она мне нравится. В первый раз я ее как-то не разглядел. Томка ее пригласила в качестве буферной зоны… или разделительной полосы, когда знакомила меня с матерью. Ну, в тот раз площадку держала Элеонора Ильинична, кроме нее, никого не было видно и слышно.

Никита рассеянно кивнул, охваченный собственными мыслями. Этим утром он не захотел познакомить Нину со своим отцом, опасаясь, что она увидит портрет Дориана Грея в старости. Как же Павел, с его умом и наблюдательностью, не понял, на ком женится, увидев Тамарину мамашу? Ведь все сразу стало понятно! А с другой стороны… сам Никита тоже ведь видел фотографию «чорнобривой» черноморочки и знал ее историю. Но Нина была совсем другая. Ничего общего с матерью, кроме самого поверхностного внешнего сходства.

В столовой был накрыт парадный стол, Дуся на радостях приготовила индейку с брусничным соусом.

— Прямо как в День благодарения! — восхитился Павел.

Нина улыбнулась ему. Ей нравился этот тихий, сдержанный темноволосый мужчина с интеллигентным лицом, которому очень шли очки с квадратными стеклами без оправы. Как и Бронюса, она не представляла его себе на яхте.

— Мне есть за что благодарить Бога, — ответил другу Никита, разливая по бокалам шампанское.

Он рассказал о готовящейся эмиграции отца.

Тамару это известие не заинтересовало. Она все порывалась вернуться к пышной свадьбе. Нина, уклоняясь, попросила ее рассказать о круизе.

Никита перестал слушать. Он только кивал и поддакивал в нужных местах, а сам наблюдал за двумя подругами. Какой разительный контраст! Маленькая, изящная, неуловимо аристократичная Нина и долговязая Тамара, вульгарно накрашенная, громогласная, в платье «цвета тропического попугая», как сказала бы та же Нина. Высветленные пергидролем волосы резко контрастировали с загорелой до черноты кожей.

Никита перевел задумчивый взгляд на Павла, и ему показалось, что первые лучики разума уже начинают пробиваться сквозь туман слепой влюбленности. Павел был молчалив и лишь изредка вставлял слово в непрерывно льющийся рассказ жены. Никита заметил, что она упирает главным образом на то, как все было шикарно. До боли знакомый мотив. Он усилием воли отогнал от себя мысли об Оленьке.

После ужина Тамара предложила мужчинам остаться в столовой, покурить и выпить портвейна по английской традиции, хотя оба они были некурящими, а сама утащила Нину за собой. Кузя на этот раз не последовал за хозяйкой, остался в столовой. Никита вспомнил, как нежна и внимательна с Кузей была угрюмая Юля. Тамара его не замечала, а он ее сторонился: не любил громких голосов. Никита поманил его к себе, погладил.

— Ничего, старик. Скоро пойдем гулять.

Павел понял это как намек на то, что пора прощаться, но Никита остановил его, и они еще посидели за рюмкой коньяка. Говорили только о делах. О женщинах больше не было сказано ни слова.

Между тем в гостиной Тамара безуспешно атаковала подругу:

— Ну, скажи, кто тебя подставил? Ну мы теперь одни. Я никому не скажу!

— Ты расскажешь маме при первой же возможности, а она устроит «патрульный обзвон», — Нине очень понравилось это выражение Никитиной бабушки, — и перескажет всем своим подругам. Хочешь, чтобы нас всех убили? «Замочили», как они там выражаются?

— Ты преувеличиваешь, — недоверчиво нахмурилась Тамара.

Она вытащила пачку «Вирджиния-Слимз», вытянула тонкую, как соломинка, сигарету и закурила. Нина подставила ей пепельницу.

— Ни капельки. Мне подбросили сто граммов чистого героина. Это огромные деньги, но тот человек их не пожалел, чтобы упечь меня в тюрьму. В тюрьме меня чуть не зарезали. Ты хочешь, чтобы он начал убирать всех моих знакомых?

Тамара в такую опасность не верила, но решила не настаивать.

— Ладно, расскажи, как у тебя с ним. Ну, с Никитой. Как он… — Тамара многозначительно пошевелила бровями. — Ну, в смысле, как муж?

— Не знаю, — ответила Нина весьма прохладно. — Он мне еще не муж.

— Ну, брось, Нинок, ну что ты дурака валяешь?

— Мне с ним хорошо, — кратко ответила Нина.

— Ну и ладно, не хочешь — не надо, — миролюбиво согласилась Тамара и тут же заговорила, понизив голос, хотя они были в гостиной одни: — Он такой богатый! Тебе с ним будет хорошо, даже если он в постели не тянет. Ты теперь на всю жизнь — по другую сторону прилавка, понимаешь?

Нина решительно вступилась за Никиту:

— Во-первых, он тянет. А во-вторых, извини за банальность, не все можно купить за деньги.

— Так говорят все, у кого их нет, — самоуверенно заявила Тамара, щелчком выбивая новую сигарету из пачки.

Она начала развивать эту мысль, но Нина больше не слушала. Она думала о Никите. О том, как он научил ее кататься на велосипеде и водить машину. Он научил ее плавать! И пить коньяк. Он помог ей почувствовать себя живой. Не бояться любви, не бояться будущего. Он вытащил ее из черной ямы одиночества и безнадежности. И все это без денег.

— Я люблю его, — сказала она вслух. — И деньги тут ни при чем.

Ей вдруг стало нестерпимо стыдно. Она призналась Тамаре, а Никите не призналась. Почему она промолчала, когда он признавался ей в любви? Тамара между тем перескочила на свои отношения с Павлом:

— …и я хочу, чтобы он продал эту дачу в Литве.

— Почему? — встрепенулась Нина. — Там так хорошо!

— Литва — это не модно, как ты не понимаешь? Можно купить виллу во Франции или в Испании.

— Литва теперь — такая же европейская страна, как Франция и Испания. Там чудо как хорошо. И мой тебе совет, перестань на него давить. Ты уже один раз развелась, забыла? Не повторяй своих ошибок.

— Нет, с Пашей у меня все по-другому! — принялась уверять подругу Тамара, но тут же насторожилась: — Думаешь, я себе уже напортила?

Нина поморщилась:

— Томка, когда же ты повзрослеешь? Это не игра, это живой человек. Твоя семья. А ты как будто очки считаешь: «Вот тут я все сделала правильно, а вот тут я себе напортила».

Но Тамара ее не слушала. Она всегда была страшно самоуверенной и советы своего Говорящего Сверчка, как она называла Нину, пропускала мимо ушей. А потом бежала к ней плакаться в жилетку и, совершенно искренне недоумевая, спрашивала: «Ну почему, почему у меня всегда все так получается?»

Она широко зевнула:

— Ой, извини. Спать хочу — умираю! Это все разница во времени. Нам, пожалуй, пора. Ты все-таки подумай насчет свадьбы. Я так за тебя рада!