— Я тебя правильно понимаю? — тихо спросил он.

— Да, ты все правильно понял, Матюша, — подтвердил Никита, — но говорить об этом нельзя. Это не наше дело.

Фейгин задумался:

— Как же ему удавалось так долго скрывать? А как же его жена? Дети?

— Повторяю, это не наше собачье дело. Дави на Щеголькова как хочешь, грози прокуратурой, сбивай цену, но Дом моды со всеми потрохами должен перейти к моей жене, Нине Нестеровой. Кстати, Щеголькову об этом лучше не знать. Все, — подытожил Никита, подражая характерному картавому выговору Ленина, каким его изображали в советских фильмах. — P-работайте, то-вар-рищи! А не то всех пер-рестр-реляем к чер-р-ртовой матери!

Рабочий день уже подходил к концу, и Никита решил отложить все текущие дела на завтра. Домой он пошел пешком: это было быстрее, чем на машине. Сердце у него радостно подпрыгнуло, когда за дверью раздался привычный лай. Его все еще не отпускали страхи, что вот он придет, а ее нет.

— Ты что-то рано, — удивилась Нина.

— А я сбежал. Плюнул на все и сбежал. Это ты на меня так благотворно влияешь.

— Разориться не боишься? — спросила она с легкой насмешкой.

— Not a chance… Извини, ни единого шанса, — поспешно перевел Никита. — Иди сюда, мне надо с тобой поговорить. — Он отвел ее к себе в кабинет, где висел нестеровский портрет бабушки с дедом. — Вот, смотри, что я нашел.

Он выложил перед ней фотографии и ксерокопии газетных статей. Нина внимательно прочла заметки. Никита по лицу догадался, что она узнала мать на снимке. Опять ее лицо превратилось в маску боли.

— Ты понимаешь, что это значит? — заторопился Никита. — Помнишь, ты мне рассказывала, как ты думала, что он тебе не отец? Вот смотри: ты родилась двадцать первого апреля семьдесят восьмого, так? А встреча с молодежью состоялась пятнадцатого октября семьдесят седьмого! Понимаешь? Ты не имеешь к Маклакову никакого отношения!

Он до этой самой минуты почему-то не сомневался, что Нина обрадуется. Но она не обрадовалась.

— Господи, и зачем только ты все это затеял? Теперь я вообще не знаю, кто я такая! Мама была детдомовкой, родителей своих не знала, теперь выходит, что и я неизвестно чья дочь!

— Нина, — попытался успокоить ее обескураженный Никита, — это не имеет никакого значения!

Но на Нину нашел очередной приступ упрямства:

— Тебе легко говорить! У тебя дворянские корни. Твоя бабушка была княжной. А я… дворняжка подзаборная.

— Нина, не смей! — возмутился он.

— Может, у меня дурная наследственность? — продолжала она, не слушая его. — Откуда ты знаешь, какие болезни во мне сидят?

Никита покачал головой и крепко обнял ее. Она упрямо вырывалась, но он был сильнее. Нина перестала сопротивляться, чтобы не выглядеть глупо, но он чувствовал, как она внутренне напряжена.

— Ну прости… — начал Никита. — Нет, к черту, не буду я извиняться! У меня наследственность не лучше твоей. Мой дед с материнской стороны покончил с собой. Дядя умер от передоза, и — откуда нам знать? — может, это тоже было самоубийство. Моя мать — абсолютно помешанная, законченная психопатка. Отец — инфантильное существо, вечный недоросль. А я вырос — и ничего, живу. Даже неплохо справляюсь. И ты, между прочим, тоже.

Не размыкая объятий, он заставил ее подняться и подвел к зеркалу. Поцеловал в висок, в щеку, даже в плачущий глаз.

— Посмотри на себя. Посмотри, какая ты красивая…

— Да уж, — сквозь слезы усмехнулась Нина, — скажешь тоже.

— «А мне такие больше нравятся», — процитировал Никита своего любимого Высоцкого. — Ты посмотри, какие у тебя глаза. Таких глаз нет ни у кого на свете. Клеопатра. Может, твой отец был моряком, — принялся он фантазировать. — Одесса же портовый город! Может даже, он был с иностранного судна.

— Граф Грей, — невесело пошутила Нина. — Только он не увез ее на корабле с алыми парусами.

— Вот и хорошо, что не увез! А то родилась бы ты где-нибудь в заморском царстве и мне не досталась бы. Посмотри, какая ладная фигурка, — продолжал Никита. — Какие ноги! Я бы тебе президентским декретом запретил ходить в длинном. И в брюках. Посмотри, какие тоненькие пальчики! Кстати, тебе надо кое-что примерить.

Он отпустил ее, сунул руку в карман и вынул темно-синюю бархатную коробочку.

Кольцо пришлось как раз впору.

— Нравится? — не утерпел Никита.

— Очень, — тихо выдохнула Нина.

— Я, как его увидел, сразу понял, что это твоя вещь. Теперь мы вместе пойдем и выберем венчальное кольцо.

— Ты хочешь венчаться в церкви? — с тревогой спросила Нина.

— Нет, я человек не воцерковленный. Обойдемся гражданской церемонией. Паша обещал сделать все по-тихому, он сделает. Я вообще считаю, что эти справки никому не нужны, но, раз уж так положено, пойдем распишемся. Возникают всякие имущественные отношения… Кстати, у меня есть для тебя еще один подарок: я только что отдал распоряжение купить Дом моды Валерия Щеголькова… Да, самое главное забыл сказать! Чечеткин уезжает! Мне служба безопасности донесла.

Нина долго молчала, привыкая к этой мысли. Отвернулась от него, подошла к окну. Кузя, с тревогой следивший за ней все это время, вопросительно и робко тявкнул.

— А я уж решила, что ты передумал насчет Щеголькова, — сказала она наконец.

— Да ни в жисть! Пацан сказал…

— Думаешь, Щегольков тоже уедет?

— Понятия не имею, — признался Никита. — Но в одиночку ему здесь не выжить.

— А мне? Как ты думаешь, я выживу в одиночку с таким огромным хозяйством?

— Мы уже это обсуждали. Ты же не одна! Я буду тебе помогать. Только не говори мне, что это большие деньги. Я уже наслушался от своего финансиста.

— Ну вот, теперь из-за меня ты ссоришься с сослуживцами…

— А кто тебе сказал, что мы поссорились? Он за меня порадовался.

Нина слушала его, а сама упорно о чем-то думала.

— Мне не нравится название «Дом моды», — призналась она.

— Называй как хочешь. Хоть мастерской, хоть лабораторией… Как тебе: «Лаборатория моды Нины Нестеровой»?

— Претенциозно. Мне больше нравится слово «стиль».

— Пожалуйста, — с готовностью предложил Никита, — «Лаборатория стиля Нины Нестеровой».

— Нет, лучше просто «ателье».

— Это твой бизнес, тебе решать.

— И еще я хочу отказаться от магазинов. Их можно выгодно продать.

— Погоди. Разве тебе не нужен сбыт?

Нина покачала головой:

— От этих монобрендов один убыток. Ну вот представь: заходишь ты в магазин, а там примерно одинаковые костюмы до сорок шестого размера включительно двадцати пяти оттенков серого цвета. Я бы повернулась и ушла. Вот если бы мне предложили один такой костюм среди множества разных, пестрых, может, даже безвкусных, я бы его выбрала. А так… Эксклюзивные магазины часто прогорают. Только открылся бутик «Мила Шон», глядишь, через пару месяцев на его месте уже «Васса» или «Алан Манукян». Я бы оставила один магазин и выставляла бы в нем разные модели, не только свои, но и других производителей. А у Щеголькова их целая сеть! Все остальные я бы продала.