Лучников перебрался в Берлин вслед за Боббером. На Дону уже во всю шла гражданская война, и цивилизованным людям, ориентированным на европейские, готские ценности, приходилось трудно. Донцы враждовали с кубанцами. И те и другие отказывались называть себя готами. Царил бандитизм, почти каждый день происходили теракты. Мягкотелый Алларих Сергеевич справиться с выпущенным из бутылки джинном не мог. Отправившись в эмиграцию, он уступил место твердому Георгу Кузьмичу, и тот начал наводить порядок. Стало еще хуже.

– Смотрите-ка, судари, – Лучников вел близнецов по парку, – Эйбесфельд напоследок разгулялся. Заказал фуршет в черногорском стиле. Играют специально прибывшие музыкальные коллективы. Художники скоро начнут представлять свои работы. Ты тоже? – он обратился к Адаму.

– Нет, вряд ли, – Адам рассеянно поглядывал по сторонам.

Основные события приема проходили около ангара. Когда-то старый Эйбесфельд в этом ангаре готовил к полетам свои летательные аппараты: шары, дирижабли и монопланы. Теперь останки чудо-устройств были вытащены из кладовых и использовались в виде деталей праздничной инсталляции. Огромные окна ангара открыли в сторону заката и восхода. В глубине стоял, словно диковинный зверь, новейший двухместный самолет без опознавательных знаков. Пожилой косматый пилот в старомодной кожанке неспешно прогуливался вдоль фюзеляжа.

Столики почетных гостей расположились чуть ниже, около пруда. Сюда же стекались через парадные ворота художники. Кто-то приехал чуть пораньше и уже вооружился коктейлями, кто-то занимался своим прямым художественным делом.

Мужчина средних лет, закатав брюки, стоял в прохладной воде пруда. В руках у него была палка. Он мерно наносил ею удары по поверхности воды. Ударив семь раз, художник выходил на сушу, прогуливался, общаясь с коллегами или коллекционерами, затем возвращался в пруд и пробивал еще семь ударов.

Чуть выше, на пригорке, поросшем кудрявым леском, группа малоизвестных акционистов разворачивала транспарант: «Я ни на что не жалуюсь и мне все нравится, несмотря на то, что я здесь никогда не был и не знаю ничего об этих местах».

– А Кабаков приглашен? – спросил Абрам.

– Безусловно, – ответил Лучников, – он устраивает концептуальный фейерверк над прудом в честь покупателя усадьбы.

– И кто же покупатель?

– Пока неизвестно, – Лучников улыбнулся, – но говорят, – он схоронил улыбку в пшеничных усах, – говорят, Боббер.

Абрам стиснул зубы. Было видно, что раздражение захлестывает его.

– Мы пойдем, прогуляемся, выпьем что-нибудь.

– Да, конечно, ребята! Мне нужно как раз репортаж для «Зе Дойче Цайтунг» набросать.

* * *

Лучников красиво откинул белоснежную полу пальто, присел за столик и сделал как бы неопределенный подзывающий жест рукой. Тотчас же рядом с ним появился дюжий гот с густой бородой и, кажется, серьгой в ухе. Вид у него был опасный.

– Голубчик, дай мне рюмку водки и калькулятор, писать буду.

Журналист раскрыл принесенное устройство новейшей модели. Внимательно посмотрел на загрузочное приветствие, ловко пробежал пальцами по клавиатуре и начал:

«Андрей Лучников. Специально для „Зе Дойче Цайтунг“.

Гранд-тусовка в усадьбе «Эйбесфельд»!!! Кто приехал? Да черт их знает, всех не назовешь. Будем без всякого порядка выкликать разных из тех, что попадаются на глаза. Ну вот, какие-то более-менее известные чувихи во главе со Штефи Граф, экие походочки накрученные! Есть аристократы. Из Южного Прованса по призыву нашего гостеприимного Эйбесфельда прикатил издатель Пален, чей предок участвовал в удушении подушками императора Павла, видны также наследники Людвига Баварского, ныне прогремевшие как исполнители тирольских песен. А вот и художники. Из России прилетел первым классом Кабаков. Вообще из России прибыло немало известных гостей: организаторы не поскупились на транспортные расходы. Из Грузии явились кое-какие последыши краснопузых. Ну вот, например, целое семейство банкиров Енукидзе. Глядя на их отглаженные костюмчики, трудно вообразить этих приличных господ с маузерами или пулеметными лентами. Кто еще там мелькает во все более сгущающейся толпе? Широко известный издатель Бонпиани. Тут следует отметить характерную черту людей, склонных к литературе. Оказавшись в такой шикарной тусовке, они непроизвольно тянутся друг к другу. Вот и король итальянского романа Бонпиани вместе со своим любимцем Умберто (издавшим не один бестселлер) тут же сориентировались и подгребли к Палену с его двумя друзьями, мастерами остросюжетного детектива господами Гастингсом и Пуаро. Ба, а это кто? Неужели сам Глазунов? Вроде просто стоит с рюмочкой аквавита, стоит себе, улыбается, а люди тянутся к нему; возникают даже некоторые завихрения. Кто же еще? Трудно не заметить видного представителя ЛДПГ господина Арни Шварценеггера по кличке Терминатор. Хоть он и делает все усилия, чтобы уменьшить свою видность и показать свою как бы случайность, как бы полнейшую необязательность появления в этом странном сборище – не получается, при таких-то габаритах. Как и людей литературы, людей политики влечет друг к другу, и вот Арни присоединяется к кружку депутатов Рейхстага: всеми уважаемый почетный академик Боббер; восходящая звезда Рейхстага, председатель госкорпорации РоботПром юный Кальтенбруннер; известный депутат, в прошлом знаменитый футбольный защитник Беккенбауэр.

А что же наши художники? Они всё прибывают. Количество не запланированных организаторами акций нарастает. Вот человек прыгает через веревку, натянутую между колоннами усадьбы; вот другой забрался на дерево и настоящей пилой пилит сук, на котором сидит; вот третий разделся донага и улегся в гроб, установленный на небольшом возвышении при входе в дансинг. Публике нравится. Вместо того чтобы готовиться к торжественной церемонии открытия, народ начинает беззаботные, немного фривольные танцульки.

Теперь про угощения. Начиналось все, разумеется, с шампанского, прямо из подвалов Реймса. Планировалось, что гости будут изящно стоять или деликатно перемещаться с бокалами божественного напитка. Увы, так не получилось. После того, как загримированный под Достоевского художник из Мекленбурга нарвался на нокаут от известного чемпиона в полусреднем весе, все смешалось, и публика стала то и дело подходить к бару и брать чего покрепче, в основном, конечно, водочку, но частенько и коньячку, и арманьячку, и ликерчику. Известная группа сибиряков-акционистов во главе со своим бригадиром, тщедушным мужичком в драной беретке, за разговорами на тему демонстрационно-знакового поля и гносеологической жажды, давно уже начала глотать популярный в России напиток «северное сияние», производимый самым пьющим народом путем равномерного слияния шампанского с водкой. Слух о том, что пьют сибиряки, быстро прошел по всей усадьбе – кое-кто накирялся. Но ничего, нашлись люди, все же по достоинству оценившие дары моря, представленные в виде грандиозной клумбы прямо на берегу озера. Кто-то омара тянул без всякой разделки, кто-то нагружал полное блюдо лангустинами, кто-то, урча, потреблял моллюсков; и все это в вихрях «северного сияния».