Но не ушла, и теперь он ее никуда не пустит.

Она снова всхлипывает.

— Кисточка, что такое?

— Ничего. Просто вспомнила письмо Эли. Она правда так написала?

— Да. Чтобы мама вернулась и чтобы дядя Сережа ее полюбил.

— Я ее не заслуживаю.

— Кисточка, — он смеется, — я то же самое подумал о вас. И раз уж мы все такие неидеальные и друг друга не заслуживаем, но все же вместе, давай стащим с кухни часть вашего супер-ужина, принесем его в спальню, сожрем, а потом завалимся в постель прямо до вечера.

— Поспим? — интересуется это наивное существо и невинно хлопает глазками.

А рубашка все еще болтается, и от кружевного белья кружится голова — поэтому оно, видать, так и называется.

— Может, и поспим, — загадочно отвечает Сергей.

Он тянет ее в коридор, и на самом деле чувствует адский голод. Тарелка с бутербродами так и осталась в гостиной, а сейчас, когда вся нервотрепка позади и на безымянном пальце Кисточки красуется его кольцо, можно и перекусить.

А потом заняться с ней любовью. Не выпускать из рук до тех пор, пока не забудет обо всем, пока не уснет у него на плече. Каждый день возвращаться к ней с работы.

Проходя мимо комнаты Марины, Кисточка останавливается:

— Погоди, я похвастаюсь!

Осторожно приоткрывает дверь, тихо ойкает и закрывает. Глаза у нее круглые и большие.

— Что там? — Он лезет под руку, но Женя не дает.

— Там… ну… в общем, пошли отсюда!

— Нет, я хочу посмотреть!

— Не надо! Не мешай! Там… целуются… в общем…

— А, я-то думаю, почему в доме тихо. Осталось выяснить, где кот и убедиться, что он не укусит меня за нежное место в самый ответственный момент.

Кисточка тащит его вниз, смущенная донельзя. А ему смешно и радостно одновременно. Костя здоров, Костя снова его брат, а еще у Кости есть шанс. Если дурак не упустит Кисточкину подружку, все у него будет нормально.

Пока Женя делает кофе, Сергей сидит над бутербродами и задумчиво смотрит на стену. Рисунок почти закончен, только в углу осталось совсем немного. Краска и кисти стыдливо задвинуты под елку. В последние дни Женя рисовала, понемногу заканчивала.

Картина идеальна. На его вкус, конечно, но это то, что он хотел. Панорама города, его центр с уютными улочками. Бродячие коты, парочки в окнах, силуэты трамваев и рогатых троллейбусов.

Кисточка возвращается с двумя чашками дымящегося кофе на подносе и тарелкой с горячими мидиями под сыром. Умопомрачительный запах и умопомрачительный вид любимой женщины.

— Я так понимаю, Константин Сергеевич и Марина Витальевна заняты, — начинает издалека.

— Ага, — отзывается Женя, расставляя на столике чашки и тарелки.

— А Элина у друзей еще минимум два часа.

— Да.

— И Риту мы отпустили?

— На что ты намекаешь?

— Порисуй для меня, Кисточка. Закончи стену.

Она смотрит, слегка удивленно и с сомнением. А затем изящные пальчики подбираются к краю рубашки и медленно расстегивают верхнюю пуговицу. Затем еще, и еще. Он пытается, изо всех сил пытается сдерживаться и оставаться на месте, но теперь, когда точно знает, что Женя принадлежит ему, выдержки нет совсем.

Раздеваются и рисуют они вместе. Отныне и навсегда.

Конец. Ноябрь 2018 — Февраль 2019

Сергей только входит в гостиную, как чувствует странный запах. Даже в какой-то мере вкусный — однозначно пахнет чем-то съедобным. Знакомый запах, но жутко странный. Он долго не может понять, чем это так пахнет, вызывает в памяти все варианты, но наконец решает лично посмотреть, что же там такое готовится.

На кухне он обнаруживает Кисточку. Жена стоит у мультиварки, что-то там помешивая. Несколько секунд он любуется точеной фигуркой со спины и не отказывает себе в удовольствии подойти и обнять. Ну или не только обнять, но еще и сунуть руку в разрез рубашки, обхватить полную грудь и губами прижаться к шее, вырвав стон.

— Сережа-а-а… я же готовлю!

— Да, и я пришел посмотреть, что именно.

В следующую секунду у него закрываются все вопросы относительно обеда и взамен открывается рот.

— Кисточка… любовь моя, что это?

— Макарошки, — беззаботно отвечает Женька.

— Макарошки я вижу, а что в них за мясо?

— Тушенка, — смущенно и осторожно отзывается она.

— Тушенка?

— Ну да… понимаешь, я отвезла Эльку на тренировку, а потом заехала в магазин за сыром, и увидела тушенку. Так захотелось с макаронами! Будешь? Я тебе положу.

— Кисточка, с твоих рук я готов есть все. Но только не тушенку.

— Ну, как хочешь.

Она делает вид, что обиделась, продолжая помешивать свое студенческое варево.

Настроение лучше быть не может. Его накрывает нереальным счастьем, и Серебров готов стоять так целую вечность. Обнимать любимую женщину, ждать с тренировки любимого ребенка и предвкушать целую неделю охренительного отпуска. Интересно, за какое из добрых дел ему привалило таких плюшек от судьбы?

— Знаешь. как я счастлив с тобой? — спрашивает Кисточку.

Она ест прямо из чаши мультиварки, от удовольствия прикрывая глаза.

— И я с тобой.

— И с тушенкой, да?

Смеется, своим заразительным звонким смехом. Они вместе уже год, и порой его накрывает чувством страха, что осталось невыносимо мало времени. Всего лишь половина жизни… почему он не встретил свою Кисточку раньше? Зачем потерял столько времени?

Он не жалеет о прошлом, но жалеет о том, что в нем не было Женьки. Хотя она маленькая была… может, и к лучшем, он и так себя чувствует извращенцем, совращая почти невинную девчонку. Хотя уже не невинную… и об этом он хочет поговорить.

— Знаешь, я хотел пригласить тебя на свидание.

— Меня? — смеется она. — За десять часов до рейса?

— Ну да. Сейчас заберем ребенка, отвезем его к Ане, и сходим развлечемся. А потом уже рванем в аэропорт. Все равно все толпой летим, без нас не стартанут. Пойдешь? Или макарошки нужнее?

— Конечно, пойду. — Она поворачивается и обнимает его за шею.

За год из нее почти исчезла проклятая неуверенность. Он долго работал над тем, чтобы она стала смелее. Всю жизнь, наверное, будет помнить, как перед Новым Годом она, перебрав с кофе и коньяком, обняла его. Это не очень нормально — иметь такую зависимость от Кисточки, но жутко приятно.

И тушенка. Он смотрит, как она с наслаждением ест макароны с тушенкой, а в душе расцветает робкая надежда. Именно в этот момент Серебров понимает, что будет непросто прежде всего ему самому. Внутри все раздирает на части. И даже руки дрожат, когда он перебирает мягкие локоны жены.