Несмотря на то что в оазисе росло много деревьев и кустарников, ни одно из них не годилось для разведения костра. Упавшие ветки были тщательно собраны побывавшими в оазисе керхами, а сырая древесина маскатовых деревьев и заразихи в огне не горела. Требовалась ее длительная сушка в течение недели, и Арлинг решил, что этой ночью согреется украденным у керхов кизяком. Позже, когда у него появятся деньги, он собирался честно заплатить за него.

Однако красть верблюжьи лепешки не пришлось. По дороге из оазиса ему удалось поймать речную ящерицу, мясо которой обожали керхи. Лучшего повода для знакомства было не найти. Несмотря на то что время приближалось к полуночи, кочевники не спали и охотно согласились на обмен. Старый керх по имени Тар-Тар, выпивший, судя по винным парам, не одну чарку моханы, оказался настолько щедрым, что к корзине кизяка добавил горячую лепешку и головку чеснока.

Было далеко за полночь, когда Арлинг, поужинав клубнями заразихи и угощением керха, собирался заснуть. Оставалось опустить боковые полотна палатки, которые он поднял, пока готовил еду на очаге. Выбравшись, Регарди принялся возиться с повязками, ругая себя за то, что затянул их слишком туго. Сикта-Иат уже давно спал. Лишь изредка раздавались негромкие шаги стражников, патрулирующих ночные улицы. Керхи тоже успокоились – тушили костры и разбредались по шатрам. Только сейчас Арлинг понял, как ему повезло. Вряд ли ночь в бараке на грязной циновке вместе с десятком сопящих и храпящих тел могла хоть как-то сравниться с его почти комфортным жилищем. Как только у него появятся деньги, он выменяет у кочевников пару свежих шкур, которые расстелет на полу, и тогда его шатер можно будет назвать дворцом.

Он почувствовал взгляд задолго до того, как ветер донес до него звук дыхания и мягкий шелест шагов по песку. Из оружия у него имелся только нож, спрятанный за голенище сапога. Ничего хорошего от ночного посетителя Регарди не ждал.

В следующий миг он озадаченно принюхался. Гость дышал сипло и прерывисто, вонял звериной шерстью и вообще не был человеком. Уже не раздумывая, Арлинг вынул нож, злясь на себя, что сразу не сумел отличить собаку от человека. Странно, что она вообще здесь очутилась. У кучеяров было сложное отношение к этим животным. Они и ненавидели их, и почитали одновременно. Псу смерти Бхудке принадлежало не последнее место среди кучеярских богов, в то же время слово «пес» считалось едва ли не самым грязным ругательством. В тяжелые времена суеверные кучеяры обычно убивали собак, чтобы случайно не привлечь внимание могущественного Бхудке к себе и своему дому. В благополучной и богатой Самрии Арлинг встречал собак, но обычно это были карликовые породы, заменяющие богатым кучеяркам меховые игрушки.

Собака, которая стояла на песке в десятке салей от него, не была карликовой. Если обоняние и ветер не обманывали Регарди, в холке она должна была доставать ему до пояса. В старом Балидете некоторые дома держали сторожевых псов, но во время дневной прогулки по Сикта-Иату Арлинг не слышал собачьего лая. Скорее всего, собака пришла от керхов. В отличие от кучеяров кочевники любили собак и охотно заводили четвероногих. Ее мог приманить запах пищи или свет от его очага. Был и третий вариант. Не все жители Балидета погибли, соответственно, могли выжить и животные. Пес одичал и осмелился подойти к шатру Регарди лишь потому, что почувствовал, что человек один. Однако только очень голодный зверь мог проигнорировать чувство безопасности и попытаться напасть на себе подобного.

Впрочем, собака не проявляла враждебности. Наоборот, звук подметаемого песка заставил его с удивлением предположить, что она виляла хвостом.

Решив повременить с ножом, Арлинг попятился назад, в шатер, и, нащупав припасенный на завтрак кусок лепешки, протянул псу. Истолковать движения собаки было трудно, так как поднявшийся ветер сильно шелестел песком вокруг палатки, но Арлинг догадался, что пес припал на передние лапы, а после сделал несколько неуверенных шагов в его сторону. У Регарди не было большого опыта общения с собаками, однако он инстинктивно чувствовал, что зверь не собирался нападать. Он пришел за чем-то другим. Когда Арлинг бросил кусок лепешки, собака аккуратно взяла угощение, но есть не стала. Отложив хлеб в сторону, она выжидающе посмотрела на него, но видя, что Регарди продолжал сидеть в шатре, неожиданно осмелела настолько, что приблизилась к пологу палатки и заглянула внутрь.

Теперь Арлингу стало любопытно. Он отложил нож – так, чтобы в любую секунду схватить его, и потянулся за бурдюком с водой. Пес заметно оживился и втянул в палатку все тело. Когда Арлинг был в ней один, она казалась ему просторной, но собака вдруг заполнила собой все пространство, оказавшись слишком близко. От нее пахло пылью, засохшей глиной и чем-то специфически собачьим. У Регарди не было с собой плошки, куда можно было налить воду, поэтому он просто раскрыл бурдюк и поставил перед собакой.

Оказалось, что пес хотел пить. С жадностью набросившись на воду, он надолго припал к ней и лишь настороженно заворчал, когда Арлинг опустил руку ему на голову. Регарди не стал испытывать терпение четвероного и быстро убрал ладонь, однако ему хватило одного движения, чтобы определить, что за гость пожаловал к нему в эту ночь. Крепкое, мускулистое тело, сухие, высокие ноги, втянутый живот, маленькая голова с небольшими ушами, длинный хвост, метущий песок. Таких собак он часто встречал у керхов. Кочевники охотились с их помощью на ахаров и называли самуками, что в переводе с керхар-нарага означало «слуга дьявола». Арлинг никогда не понимал, почему керхи порой давали такие странные названия окружающему миру.

Налакавшись воды из бурдюка, самука обнюхала голову Арлинга, почти вплотную приблизив морду к его лицу и, вдруг потеряв к нему интерес, свернулась у еще тлеющего костра.

Регарди еще долго сидел без движения, гадая о странном поведении собаки. Почему она появилась у его шатра? Если она пришла от керхов, а это было очевидным, то почему не ушла обратно? И что ему теперь делать? Он не знал о самуках ничего, кроме того, что они были отличными охотниками. Стоило ли прогнать пса из шатра или лучше было не трогать его и отправиться спать наружу самому?

Объяснение пришло неожиданно. Оно было невероятным, но само появление дружелюбно настроенного зверя уже было удивительным. Косур не сказал, сколько времени прожил в этой палатке больной. Возможно, его болезнь длилась достаточно долго, чтобы к нему успела привыкнуть самука из керхского лагеря. Рабочий прикормил ее, и она осталась жить с ним. Собака лежала у костра так, словно всегда ночевала именно в этом месте.

Решив, что если он продолжит думать об этом, его голова взорвется, Арлинг растянулся на плаще, отодвинувшись от зверя настолько, насколько это позволяли размеры шатра. Понимая, что если пес захочет перекусить ему во сне горло, то этому не помешает ни нож, положенный рядом, ни рубашка, накинутая на шею, Регарди стал погружаться в сон.

Он уже был на грани небытия, когда пес вдруг вскинулся и настороженно зарычал. Проснувшись в одно мгновение, Арлинг приподнялся на локтях и прислушался. Похоже, эта ночь никогда не кончится. Снаружи не раздавалось ни звука. Даже ветер уснул, успокоившись между покатых барханов. Но Арлинг знал, что в палатке находился кто-то еще. Существо было легче пса и намного меньше его. Со стороны одного из пологов шатра тянуло сквозняком – животное проползло под натянутой шкурой, легко преодолев преграду из веревок и креплений.