по крайней мере, европейских государств. Страна вынуждена была довольствоваться своими собственными земледельческими продуктами. Это дало новый толчок английскому земледелию. К нему обратились многие из тех капиталов, которые уже не находили себе выгодного приложения в лишившейся сбыта промышленности. Интенсивная культура сделала огромные успехи; самые плохие участки земли подвергались теперь тщательной обработке. Но это усовершенствованное земледелие требовало больших затрат и для своего процветания необходимо предполагало высокие цены на хлеб. Поэтому, когда рушилось господство Наполеона, а с ним вместе пала и континентальная система, то английские землевладельцы снова должны были подумать о новом, еще более действительном ограждении своих интересов путем законодательства. Не далее как в 1812 году цена пшеницы в Англии доходила до 155 шиллингов за квартер. В 1814 году она опустилась до 66 шиллингов. Землевладельческая партия не нуждалась в повторении такого урока, и уже в следующем году, пользуясь своим преобладающим влиянием в обеих палатах парламента, она провела новый хлебный закон, по которому свободный ввоз хлеба в Англию допускался лишь в том случае, когда цена на пшеницу стояла не ниже 80 шиллингов за квартер. Хлебные цены, обеспеченные таким образом английским землевладельцам, более чем в два раза превышали цены, существовавшие в то время на контингенте. Теперь поземельная аристократия могла уже не опасаться за свои доходы, но это законодательное ограждение ее интересов привело ее к столкновению с буржуазией.

С тех пор как буржуазная экономия стала систематически заниматься вопросами о распределении, одним из самых общепризнанных в науке учений было учение о том законе заработной платы, который Лассаль называл «железным и жестоким законом». Этот закон, одинаково принимаемый как Тюрго, так и Смитом, как Сэем, так и Рикардо, гласит, что высота заработной платы всегда определяется уровнем тех потребностей рабочего, без удовлетворения которых он не мог бы существовать и «поддерживать свою расу». Отсюда ясно, что чем дороже обходится удовлетворение насущных потребностей рабочего, тем более возрастает заработная плата. А так как хлеб служит главным средством удовлетворения потребности в пище, этой главнейшей из всех потребностей, то ясно также, что высота заработной платы находится в прямой зависимости от высоты хлебных цен.

Возвышая эти последние, хлебные законы, тем самым возвышали и заработную плату. Само собою разумеется, что, будучи нарушено в ту или другую сторону, равновесие между ценами жизненных припасов и заработной платы никогда не восстановляется немедленно. «Жестокость» закона заработной платы, между прочим, именно в том и заключается, что при возрастании цен жизненных припасов сама заработная плата только тогда начинает подниматься, когда бедствия и лишения уменьшат предложение рабочих рук на рынке. Поэтому в нашей метафоре не будет никакого преувеличения, если мы скажем, что заработная плата поднимается лишь по трупам рабочих – в том случае, когда увеличение цен жизненных припасов не сопровождается соответствующим ему возвышением спроса на рабочую силу. Но это последнее представляет собою лишь редкое исключение из общего правила.

Таким образом, возвышение пошлин на хлеб необходимо должно было повести за собою многие бедствия в среде рабочего класса. Но не эти бедствия смущали английскую буржуазию. И теория, и практика говорили ей, что при прочих равных условиях высота прибыли на капитал обратно пропорциональна высоте заработной платы, и что при низкой плате можно дешевле продавать товары, не понижая этим уровня прибыли. Чтобы повысить уровень прибыли на капитал, нужно было, следовательно, понизить заработную плату, т. е. удешевить содержание рабочего. Хлебные законы были главными препятствиями к достижению этой цели, а потому английская буржуазия естественно должна была добиваться их отмены. Но как могла она сделать это? Хорошо понимая свои интересы, землевладельцы плохо поддавались на теоретические доводы в пользу свободы торговли. Оставалось принудить их к тому, на что они не соглашались добровольно. И так как английская буржуазия не была заражена предрассудками, характеризующими наших народников, то она и решилась употребить политические средства для достижения своих экономических целей. Борьба против хлебных законов приняла характер политической борьбы между поземельной аристократией и торгово-промышленной буржуазией.

«Бесполезно было нападать на эту вредную меру (т. е. на хлебные законы) до тех пор, пока заведование всеми делами страны целиком находилось в руках людей, в интересах которых мера эта была принята, – справедливо замечает Мользуорт[205], – поэтому все громче и громче стал раздаваться старый клич в пользу парламентской реформы». И действительно, агитация в пользу реформы парламента немедленно приняла весьма грозные размеры; она послужила даже поводом ко многим кровавым столкновениям народа с властями. Но только в 1830 году, в значительной степени под влиянием Июльской революции во Франции, общественное мнение настолько склонилось в пользу реформы, что происшедшие в этом году выборы дали ее сторонникам перевес в Нижней палате. Первого марта 1831 года лорд Джон Россель внес билль о реформе, а в июне 1832 года билль этот, несмотря на ожесточенное сопротивление аристократии, получил, наконец, силу закона.

Как ни мало соответствовала совершившаяся реформа ожиданиям народа, который во многих местах и давно уже требовал всеобщего избирательного права, – но буржуазии она развязала руки. Преобладающее влияние поземельной аристократии в парламенте было подорвано, и попытка добиться отмены хлебных законов перестала быть безнадежною.

Попытка эта удалась, конечно, не сразу. Первоначально даже и в реформированном парламенте огромное большинство членов было против отмены хлебных законов. Но сторонники свободной торговли не унывали.

Они знали силу общественного мнения в Англии, и потому прежде всего позаботились о том, чтобы склонить его на свою сторону. С этой целью в разных местах страны они образовывали ассоциации против хлебных законов, а в 1838 году, по инициативе манчестерской торговой палаты, парламенту была уже представлена петиция, в которой говорилось, что «без немедленной отмены хлебных законов английским мануфактурам грозит неминуемое разорение» и что «только полнейшая свобода торговли могла бы обеспечить процветание промышленности и спокойствие страны». И так как Нижняя палата отвергла эту петицию, то фритредеры (сторонники свободной торговли) решились доказать, что в стране действительно не будет спокойствия до тех пор, пока их требование не будет исполнено. «Из наших больших городов мы составим Лигу для борьбы против гнусностей нашей феодальной аристократии, – воскликнул Ричард Кобден на одном собрании, – и пусть развалины замков на Рейне и Эльбе напоминают нашим противникам о судьбе, которая ждет их в том случае, если они будут упорствовать в борьбе против промышленных классов страны!»

– An anti-corn Law-League! (Лигу против хлебных законов), – подхватил один из присутствующих.

– Yes, an anti-corn Law-League! (Да, Лигу против хлебных законов), – отвечал Кобден.

Предложение было принято, и уже в самом начале 1839 года «Лига против хлебных законов» получила прочную организацию. Манчестер был избран центром, в котором сосредоточивалось все управление Лиги. Во главе всего