После тщательного осмотра группы раджпут решил, что нет ни чего общего между беснующимися демонами, описанными владельцами борделя, и этими приятными, хорошо дисциплинированными, высокопоставленными иностранцами. Несомненно, его неправильно уведомили. Или сутенеры смотрели на нападавших затуманенными глазами, думая о внезапной огромной финансовой потере. Несомненно, поставщики девочек что-то напутали, с мозгами у них не все в порядке после встречи с теми иностранцами.

Очень неприятной встречи, думал офицер, судя но представленным свидетельствам случившегося. Огромные резаные раны, глубокие колотые раны, значительная потеря крови, разбитые коленные чашечки, сломанные кисти рук, отрезанные большие пальцы, сломанные ребра, расплющенные носы, выдавленные глаза, ампутированные уши, проломленные черепа, разорванные почки, треснувшие локти, искалеченные ступни, словно пропущенные сквозь мельницу берцовые кости. Это если не упоминать сломанную шею одного мертвого сутенера — подобно прутику — каким-то великаном-людоедом.

Несомненно, встреча с варварами оказалась очень неприятной для сутенеров, решил офицер. Холодным, надменным, презрительным образом, который так отличает кшатриев из раджпутов.

Дарас.

Осень 529 года н. э.

Ситтас с Маврикием наблюдали за учениями катафрактов Ситтаса на тренировочном поле. Ситтас казался довольным. По выражению лица Маврикия понять что-либо было невозможно.

Зрелище, бесспорно, впечатляло. Ситтас привел в Сирию тысячу греческих катафрактов благородного происхождения для усиления стоявшей там римской армии. Земля дрожала, когда по ней двигалась тяжеловооруженная конница. Копья врезались в тренировочные мишени с поражающей воображение силой. Неудивительно: теперь копья держали по-новому и в удар вкладывали всю силу, не беспокоясь, как удержаться в седле.

Ситтас привстал на стременах, наслаждаясь движением.

Боже, как ему нравятся стремена! И как они нравятся катафрактам!

Ситтас дураком не был — несмотря на все отрицательные черты характера. Поэтому довольное выражение его лица сменилось хмурым.

— Ладно, Маврикий. Давай выкладывай, — проворчал он.

Гектонтарх вопросительно посмотрел на него.

— Не нужно играть со мной в игры, черт тебя подери! — рявкнул Ситтас. — Я прекрасно знаю: ты считаешь все это пустой тратой времени, — он кивнул на тренирующихся катафрактов. — Почему?

— Я не произнес ни слова, — Маврикий помахал рукой у себя перед лицом, разгоняя клубы пыли, поднятой копьеносцами. Если раньше на поле и имелась какая-то растительность, теперь все было затоптано копытами тяжелых коней.

Ситтас нахмурился.

— Знаю, — сказал он — В этом-то все и дело. Ты меня ни разу не покритиковал. Ни разу! Никакой критики — от самого Маврикия! Ха! Не сомневаюсь, ты ведь даже ругал свою мать, когда она тебя рожала и пояснял ей, что она делает неправильно.

На губах Маврикия промелькнула улыбка.

— И вот еще что. Я обратил внимание, что ты не заставляешь своих фракийцев тренироваться в копьеметании. Вместо этого они у тебя постоянно работают с луком, причем сидя в седле. И сидя как-то необычно. Признавайся, Маврикий, в чем дело?

Улыбка исчезла с лица гектонтарха.

— Думаю, вопрос обращен не к тому человеку. Это ты, полководец, знаешь вещи, о которых не знаю я. От Велисария.

Судя по выражению лица, Ситтас почувствовал себя неловко.

— Ну.

Маврикий отмахнулся.

— Я не жалуюсь. И я не задаю лишних вопросов. Если полководец не сказал мне о своем секрете, я уверен на то имеются веские основания. И это не означает, что я сам не в состоянии кое о чем догадаться.

— Как, например?

— Как, например. Он поселил в одном известном тебе доме гения механики, который сейчас занимается изобретением Бог знает чего. Какой-то дьявольской штучки. И его изобретения или что это там такое явно каким-то образом связаны с артиллерией. Велисарий всегда трепетно относился к артиллерии. И всегда обожал пехоту, в особенности в последнее время. А перед отъездом недвусмысленно приказал мне хорошо заботиться о Гермогене.

Ситтас почесал щеку, размазав пыль и пот по лицу.

— И что?

Маврикий фыркнул.

— Поэтому я подозреваю, что через несколько лет атака копьеносцев будет считаться самым быстрым способом самоубийства.

— А я люблю атаки копьеносцев, — проворчал Ситтас. — И сам люблю наносить удары копьем. А ты разве нет?

— Шутишь? Во-первых, я вообще не люблю сражения. Если бы я умел зарабатывать на жизнь каким-то иным способом, то выбрал бы его. Но поскольку уж я оказался в военном деле, то мне нравится быть в нем спецом. Это означает, что мне хочется побеждать в сражениях, а не проигрывать. А больше всего мне хочется остаться в живых.

Ситтас помрачнел.

— Если задумал разлюбить военное дело — поговори с чертовым фракийским деревенщиной, — проворчал он.

— Только чертов грек благородного происхождения может любить войну. — На мгновение лицо Маврикия стало враждебным. — Ты знаешь, сколько раз на Фракию нападали варвары? В то время, как знатные греки сидели и смотрели, оставаясь в безопасности за крепостными валами Константинополя?

Ситтас скорчил гримасу. Маврикий развернул коня.

— Поэтому наслаждайся своими копьеносцами, полководец. Лично я готов поставить на Велисария и его планы — какими бы странными они ни казались на первый взгляд. И если Иоанн Родосский изобретет секретное оружие, которое устрашит кавалерию, я с радостью стану его использовать. Я с радостью спущусь на землю из седла и стану сражаться на своих двоих — если таким образом смогу разбить следующую волну варваров, которая придет грабить Фракию.

После того как гектонтарх уехал, Ситтас грязно выругался. Резкие слова Маврикия вывели его из себя, но злиться на него он не мог. В словах было слишком много правды. Несмотря на классовые предрассудки, Ситтас прекрасно осознавал реальности жизни большинства римских граждан. Он не наблюдал за разграблением Фракии из-за высоких стен Константинополя. Он сам вел отряды вперед, причем отряды копьеносцев, против нападавших варваров. Он видел, как варвары убегали от него, смеясь, и на следующий день нападали еще на одну деревню. И он видел результаты этих нападений — через день, когда приходил в те деревни вместе со своими катафрактами. Как и обычно, слишком поздно, чтобы что-то сделать, если не считать захоронения трупов.

Ситтас поехал вперед на тренировочное поле. Заметив его приближение, катафракты весело закричали. Затем, после того как подчиненные увидели выражение его лица, веселые крики смолкли.

— Хватит, черт побери, баловаться с копьями! — рявкнул он. — Готовьте луки!

На следующий день Маврикий прискакал в усадьбу под Дарасом. Он привез с собой Гермогена.