Обстановка накалялась. В такую минуту человеку нужна поддержка друзей, желательно проверенных Легионом. Как, например, Симон, с которым они много лет назад разрулили подобную ситуацию в полном арабами баре, да и потом много раз выходили победителями из самых крутых переделок. Но Симон ушел. К тому же он уже не считал себя его другом. Как и все остальные завсегдатаи «Колодца», которые с кривыми ухмылками следили за развитием событий. И ни в одном взгляде Антуан не встречал сочувствия: собравшиеся здесь явно объединялись не по цвету кожи, и не по роду занятий, а по дурным привычкам и криминальным наклонностям.

Хорошо, что один друг у него все же был. Причем верный, надежный и безотказный. Антуан быстро сунул руку в карман и тут же вынул ее обратно, но уже с зажатым в кулаке «Корсиканцем» – прекрасным ускорителем любой драки. Четко щелкнула пружина, выбрасывая узкий стилетный клинок, не предназначенный для того, чтобы резать колбасу или намазывать масло на бутерброд. В твердой руке бывшего легионера было зажато опасное оружие, призванное наносить колющие, плохо заживающие раны. Ухмылки на лицах зрителей исчезли, хотя у главных фигур развивающегося действа не хватило ума, чтобы немедленно изменить свои планы. Может, они просто не успели въехать в ситуацию. Длинноволосый расставил руки, будто играл в прятки и хотел поймать Антуана, бармен замахнулся битой, смуглый продолжал угрожающе крутить бутылку.

В Легионе, как и в любом серьезном воинском подразделении, учат правильно выбирать порядок уничтожения целей. Первой поражается самая опасная, а при равной опасности – та, что находится ближе. Антуан действовал, как учили, причем максимально быстро. Он бросился на бармена, который явно не ожидал, что станет первым и пропустил момент, когда надо было нанести гасящий бейсбольный удар – противник мгновенно приблизился вплотную и оказался в «мертвом пространстве», гигант хотел оттолкнуть его, но не успел: клинок «Корсиканца» вошел между ребер. Бита с грохотом упала на щелястый дощатый пол, Нгвама схватился за рану и вмиг утратил боевой пыл, благодаря чему вышел из числа целей, подлежащих поражению. Бармен, согнувшись, и зажимая бок, медленно направился к родной стойке, а Антуан уже оказался возле длинноволосого. Выпад в пивное брюшко – и тот, повизгивая, повалился на пол, путь к двери был свободен.

Но уходить можно только тогда, когда за твоей спиной не осталось угрозы. Несколько пританцовывающих, меняющих направление шагов – и вот Антуан уже возле смуглого. Но тот, не желая разделить печальную участь сотоварищей, бросил бутылку на пол и пустился наутек к задней двери. Антуан за ним не погнался. Вместо этого внимательно оглядел посетителей «Колодца» – все отводили глаза и делали вид, что ничего не произошло. Нет, преследовать его никто не будет.

Оба подрезанных противника оказались хлипкими. Вид крови, заливающей одежду, вогнал их в панику. Волосатый требовал вызвать «скорую» и принести бинтов. Нгвама, сидя на полу, то рылся в аптечке, где бинт почему-то не находился, то жал на кнопки телефона, то кричал что-то на фульбе.

– Да здравствует Легион! – рявкнул Антуан. Почему этот лозунг именно сейчас пришел в голову, он не знал. С бо`льшим основанием он мог крикнуть «Да здравствует племя буру!» – там он провел гораздо больше лет, чем в Легионе. Впрочем, легионеры говорят: «Как вышло, так и вышло!»

– Скажите спасибо, что я не стал вас убивать! – напоследок сказал он. – Попугал только…

Это отчасти было правдой. Потому что десятисантиметровый стилет не вонзался в тела противников до самого ограничителя: выдвинутая на середину клинка фаланга большого пальца вдвое уменьшала глубину раны, снижая вероятность смертельного исхода. Этому Антуан тоже научился у инструкторов Легиона. Хотя даже вдвое укороченный раневой канал все равно более способствует смерти, чем его отсутствие… Но, как вышло, так и вышло…

Антуан осмотрелся еще раз, вытер клинок о подошву, сложил нож.

– Жаль, – вздохнул он. – Жаль…

Потом спустился по лестнице, и быстро двинулся прочь от опасного места. Сзади, из открытых окон бара, раздались крики. Он шел, стараясь не смотреть в лица прохожих, спешащих туда, откуда он только что вышел. Наклонившись, будто завязать шнурок, незаметно сбросил «Корсиканца» в решетку водостока и оглянулся назад. Возле «Колодца» собралась возбужденная толпа, некоторые размахивали руками и показывали в его сторону.

Надо было убегать. Хотя это привлекает внимание. Лучше идти спокойно – ушел же он таким манером в Москве. Но тихий парк в Москве – не заселенный мигрантами район Парижа. За спиной разгорался оглушительный ор. Как будто не двоих отморозков слегка подрезали, а разбомбили целый квартал мирно спавших людей.

Антуан побежал.

Он ушел бы, наверное, если бы не эти полицейские на мотоциклах, вылетевшие неведомо откуда на верхнюю улицу, и с грохотом спустившиеся прямиком по лестнице. Оторваться от них было невозможно. Остановившись в ожидании, Рафаил прикинул, сумеет ли свалить одного, чтобы отобрать у него байк? Сумел бы в молодости, но сейчас нет… Старый стал? Да нет, лень, черт возьми, просто лень…

Затянутые в черную кожу и безликие, из-за шлемов, фигуры сбили с ног, навалились сверху, надели противно щелкнувшие наручники…

* * *

В участке его опросили, сфотографировали анфас и профиль, раздев до трусов, описали особые приметы. Татуировка Легиона пошла на пользу: отношение полицейских изменилось в лучшую сторону. Ему сразу вернули одежду, перестали отпускать саркастические замечания, пересадили с деревянной лавки задержанных в кресло для обычных посетителей, освободили от наручников одну руку и предложили сигарету.

В голосе дежурного инспектора даже появились нотки сочувствия.

– Ну, что мсье Вильре, может, у вас все-таки найдутся свидетели защиты?

Антуан отрицательно покачал головой.

– А как же ваш приятель Дюфур, с которым вы разговаривали до инцидента?

– Не думаю, что он добавит что-нибудь в мою пользу. Скорее наоборот.

– Но почему? Вы же его искали в этом притоне?!

– Старая ссора между сослуживцами Иностранного легиона, – он пожал плечами, – увязнете в бумагах, а результат нулевой.

– Да уж, знаем мы ваших…

– Не сомневаюсь, – усмехнулся Антуан.

– Может, кофе желаешь? Здесь он еще неплох. А в тюрьме – полное дерьмо. Тебе придется пить его лет пять. Может, семь.

– Да, давайте, – согласился Антуан. – Мне без сахара.

Инспектор поднялся, набрал в кофемашине два картонных стаканчика, подал один задержанному, он пригубил горячий, черный, как кожа Нгвамы, напиток. И ощутил под ложечкой сосущую пустоту. Так бывало не раз – какая-нибудь мелочь, внешний толчок, неожиданно наталкивали Антуана на важную, нередко спасительную мысль. Вот и сейчас… Кофе горчил, но был, в общем-то, сносным. Однако, тут в самую душу проникло отчетливое понимание, что это лучший кофе на долгие годы вперед, что после беседы в полицейском участке его никуда не отпустят – впереди тюрьма! И все его существо принялось сопротивляться такому финалу. Нужно попытаться изменить дальнейшую траекторию своего движения из этой промежуточной точки, где он прикован одной рукой к трубе отопления. Но как это сделать? Он отпил еще кофе. И спасительная мысль пришла. Вот только была ли она действительно спасительной? Неизвестно. Но других все равно не было.