class="p1">— Нет, не в этом дело. Просто не могу сосредоточиться.

— Тебя отвезти домой?

— Нет.

— О’кей, тогда иди сюда.

Джон медленно поднялся в будку и взглянул на потолок:

— Ух ты, Джордж, какие звезды!

Мартин задрал голову, но увидел лишь потолок.

За пару минут до этого Джон искал стимуляторы в своей небольшой таблетнице в стиле ар-нуво из универмага «Либерти» и по ошибке принял ЛСД. Джордж Мартин, человек старой школы, понятия не имел о галлюциногенах.

— Может, воздухом подышишь, Джон?

Вот только где? Снаружи поджидала толпа поклонниц, готовая наброситься на битлов. Мартин решил, что лучший вариант — это крыша. 

— Идем, Джон, я знаю, где служебный выход наверх.

Пол с Джорджем продолжали паясничать и дурашливо исполнять старые песни, не догадываясь, что Мартин повел Джона на крышу.

Мартин с Джоном немного погуляли. Ночка была чудная, в небе ярко сияли звезды.

— Ну разве не фантастика? — спросил Джон.

Тут он заметил, что Мартин как-то странно на него поглядывает. До Джона вдруг дошло, что он случайно закинулся кислотой.

— К краю близко не подходи, тут ограды нет, — предупредил его Мартин.

До мостовой было девяносто футов[610].

Через некоторое время Мартин вернулся в будку один.

— А где Джон? — спросил Пол.

— Я оставил его на крыше, он там звездами любуется.

— А, в смысле, как Винс Хилл? — пошутил Пол.

«Эдельвейс» из «Звуков музыки» в исполнении Винса Хилла[611] боролся с их синглом «Penny Lane»/«Strawberry Fields Forever» за второе место в чартах[612]. Пол с Джорджем во все горло затянули «Эдельвейс»:

— Эдельвейс! Э-дель-вейс! Каждое утро ты…

Внезапно они сообразили, что Джону, нечаянно закинувшемуся ЛСД, грозит опасность. Вместе они побежали на крышу и привели его в студию. На этом решено было закончить сессию, и Пол отвез Джона к себе домой (благо было недалеко).

Джон уже некоторое время уговаривал Пола попробовать ЛСД, но Пол осторожничал и вечно откладывал этот момент. Зато теперь поспешил закинуться: «Джон уже заторчал, и я хотел его догнать».

Вдвоем они не спали всю ночь, ловя глюки. «Мы смотрели друг дружке в глаза, как раньше играли в гляделки, и нам сносило крышу. Мы как будто растворялись друг в друге… Обалденно. Смотришь ему в глаза, он — тебе, хочется оторваться, но ты все глядишь и глядишь, видишь себя в другом человеке. Опыт просто чумовой, у меня мозг взорвался. Джон сидел такой загадочный, а мне было видение, что он король, абсолютный Император Вечности. Хороший получился трип».

94

В восемь вечера 10 февраля 1967-го в студии номер один на Эбби-роуд собрались классические музыканты — сорок два человека, в основном люди в возрасте. По просьбе «Битлз» все явились во фраках, за что им обещали заплатить дополнительно.

Среди музыкантов были два скрипача — сорокадвухлетний Гарри Датинер, который в 1944-м выиграл первый приз на Международном музыкальном конкурсе в Женеве, и сорокатрехлетний Эрих Грюнберг, бывший концертмейстер оркестра Палестинской радиовещательной корпорации (1938–1945), а впоследствии концертмейстер Стокгольмского филармонического оркестра, Лондонского симфонического оркестра и Королевского филармонического оркестра. В тот вечер концертмейстером был шестидесятидевятилетний Дэвид Маккаллум, возглавлявший Лондонский филармонический оркестр.

В студии висели гирлянды разноцветных воздушных шаров. Музыкантам велели надеть смешные маски, колпаки, резиновые носы, парики, имитирующие лысину, искусственные сиськи и горилльи лапы. «Вот, дружище, надевай», — приговаривал Мэл Эванс, раздавая реквизит.

«Почти все были ошарашены, — вспоминал Джефф Эмерик. — Один так и вовсе оттолкнул Мэла».

Дэвид Маккаллум сидел неподвижно, нацепив резиновый нос, а Эрих Грюнберг зажал смычок в горилльей лапе.

Следом явились тщательно отобранные «прекрасные люди», или, как их называл Джордж Мартин, тоже наряженный во фрак, «эксцентричные приятели «Битлз»». Среди них были Мик Джаггер и Марианна Фейтфулл, Брайан Джонс, Кит Ричардс, Донован, Патти Бойд, Майк Несмит[613] из The Monkees и Грэм Нэш из The Hollies. Они начали раздавать музыкантам подарки — сувениры, бенгальские огни, косячки и, как выразился Джордж Мартин, «бог весть что еще». По тогдашней моде в студии запускали мыльные пузыри. Как ни странно, но на запись пришел и Брайан Эпстайн, с тревогой наблюдавший за удивительным столкновением поколений. Эта сессия звукозаписи стала переломным моментом для Джеффа Эмерика: «Границы между классической и популярной музыкой размывались; оркестровые музыканты, даже те, кто с презрением относился к современной музыке, понимали неизбежность грядущего».

Четверка битлов прибыла последними. Пол — в твидовом пальто, Джон — в стильном костюме синего бархата и в ярко-красном галстуке, с усами а-ля Сапата[614] и роскошными бакенбардами. Все они пребывали, как отметил Эмерик, в «весьма приподнятом настроении… будто уже несколько часов веселились на вечеринке». Они по-королевски вальяжно «расхаживали по студии, одаривая вниманием то одного, то другого подданного».

Оркестрантам, и без того ошарашенным маскарадными костюмами и необычными подарками, пришлось внимать указаниям, как обращаться со своими инструментами. Пол с Джорджем Мартином решили заполнить 24-тактовый проигрыш между партией Джона «I read the news today, oh boy» и партией Пола «Woke up, got out of bed»[615] оркестровой аранжировкой, причем так, чтобы каждый инструмент исполнял асинхронное глиссандо от самых низких до самых высоких нот.

Кроме общего вступления и заключения, в оркестровом сопровождении не предусматривалось ни сыгранности, ни единства, ни целостности.

— Каждый должен играть по отдельности, сам за себя, — сказал музыкантам Джордж Мартин. — Не слушайте, что играет ваш сосед. Если он на терцию опережает вас и вам кажется, что он спешит, не останавливайте его.

Грюнберг, который ездил в Москву, чтобы впервые исполнить в России Концерт для скрипки с оркестром Бенджамина Бриттена, недовольно поморщился.

— От вас требуется свободная импровизация, — добавил Пол.

— Не то чтобы совсем свободная, Эрих, — утешил Грюнберга Мартин. — Я буду дирижировать, у нас есть что-то типа партитуры. Но мы хотим, чтобы каждый музыкант играл отдельно, не слушая никого вокруг.

Пока Эмерик настраивал микрофоны в студии, Грюнберг изложил указания озадаченным коллегам. «На миг все стихло. Потом поползли шепотки: «Как это?», «Какого черта?»».

©Trac ksimages.com/Alamy/DIOMEDIA

«На меня смотрели как на сумасшедшего», — вспоминал Мартин. Эмерику показалось, что оркестранты «отреагировали не то чтобы возмущенно, скорее растерянно. Они пришли работать, но им не нравилось то, о чем их просили. Сорок лучших музыкантов Англии десятками лет оттачивали исполнительское мастерство, а от них ждали элементарной импровизации, от самой низкой ноты к самой высокой… Это было ниже их достоинства, и смириться с этим они не желали».

Однако Мартин, оптимист по натуре, считал, что в конце