Как я узнал гораздо позже, то были обломки истребителя ягну, смытые ливнем с кроны одного из деревьев-гигантов. Но тогда я, конечно, не знал, кто такие ягну, да и танкисты этого не знали. И даже самим фактом обнаружения обломков из загадочного материала они со мной тогда не поделились.

Не доверяли, это понятно.

Примерно через час, который мы с Полиной провели, докуривая последние сигареты, нас снова вызвали к Уляничу.

Вместе с майором в штабной землянке находился худой мужчина с ранней сединой на висках. Это был единственный человек из всех, встреченных нами до сего дня на Грозном, который не ленился бриться каждое утро. Все остальные без различия возраста и звания щеголяли кто трехдневной щетиной, кто бородой.

— Знакомьтесь, — представил нас Улянич. — Инженер-капитан второго ранга Оберучев. Это, — майор заглянул в планшет, — Полина Пушкина, биолог… а это Роланд Эстерсон… авиакосмический конструктор. Уверяет, что сконструировал истребитель… «Дю-ран-даль».

— Очень приятно. — Оберучев холодно кивнул. Судя по всему, он ни на гран не верил в «авиакосмического конструктора».

— Значит, тут вот какое дело, това… господин Эстерсон, — начал Улянич. — Товарищ Оберучев хочет поговорить с вами о вашей профессии. А я хочу поговорить с вашей спутницей… обо всем на свете. Ревновать не будете?

— Нет. — Я пожал плечами (вот бы не растеряться и ответить что-нибудь остроумное! но так всегда).

— Отлично. В таком случае мы с Полиной прогуляемся — в пределах расположения части, разумеется! — а вам я оставляю землянку… Алеша, чаю захотите — сообразишь сам, да?

— Разберемся.

Я отметил, что Оберучев был столь же нелюбезен с майором, как и с нами. Это меня, как ни странно, приободрило. Наверное, просто не с той ноги встал.

— Роланд, давайте сразу начистоту, — предложил Оберучев после того, как Полина с Уляничем вышли. — Я вам не верю. Согласитесь, это довольно странно: встретить здесь, у черта на куличках, конструктора секретной машины, о которой сам я, офицер военфлота, узнал только за два дня до начала войны. Да и то лишь в силу специфики своей должности. Так что не обессудьте, придется вам представить доказательства своей причастности к программе «Сталь-2».

— Первый раз слышу про такую программу, — честно признался я. — Вероятно, это ваше сугубо флотское обозначение… Но «Дюрандаль» сконструировал действительно я. Послушайте, вы на нем летали?

— Увы, не довелось.

— Плохо… Как же я смогу доказать вам, что его конструировал? Вы же не знаете особенностей этой машины так, как знаю их я!

— Меня бы вполне устроило, если бы мы начали с простых вещей. Например: какая максимальная скорость отвесного пикирования «Дюрандаля» в атмосфере?

— Это параметр не паспортный, как вы понимаете.

— Понимаю. В таком случае, каков удельный импульс двигателей?

— Каких двигателей? И где?

— Маршевых. В вакууме.

Я назвал цифру. Далее, в продолжение разговора, а разговор был долгим, я назвал примерно три сотни различных цифр, а несколько раз был вынужден отделаться позорным: «Не помню точно… Порядок такой-то, но…»

Затем поговорили о флуггерах вообще. Оберучева особенно интересовало мое мнение о «Сэнмурве». Коснулись темы истребителя «Громобой», но быстро выяснилось, что мы оба не имеем об этой полумифической машине ни малейшего представления.

— Да, давненько не говорил я с профессионалом такого уровня, — улыбнулся наконец Оберучев. — Помнить таблицу замерзания всех двенадцати типов «компонента Б» — это… это… я даже не знаю, с чем сравнить!

— А могу я, в свою очередь, задать вам один вопрос?

— Пожалуйста! Сколько угодно!

— Вы-то сами эти цифры откуда знаете? Нет, я слышал, вы инженер-капитан, но все-таки… Если вы на «Дюрандале» не летали… И даже, надо думать, в глаза его не видели…

— Честно? Почти все технические параметры «Дюрандаля», которые вы перечислили, я слышу первый раз в жизни! Чтобы проверить истинность ваших утверждений, мне потребовалось бы попасть в Антарктиду!

— Куда?

— Мы так называем Южный полярный континент Грозного.

— А что там?

— К сожалению, не имею права вам это сообщать. — Оберучев снова замкнулся в броне официальных отношений.

Я, признаться, обиделся.

— «Не имею права», «не имею права»! Это я как раз не имел никакого права сообщать вам секретнейшие ЛТХ «Дюрандаля»! Вы, наверное, подозреваете во мне клонского шпиона? Так вот что я вам скажу, милейший: а почему бы мне не подозревать шпиона в вас?! А?

Не выдержав моего натиска, Оберучев стушевался.

— Господин Эстерсон, я не хотел вас обидеть… Но и вы меня поймите… Дело вовсе не в том, что кто-то подозревает вас в шпионаже. Просто если вы вдруг попадете в руки врага…

— Живым я им не дамся! — изрек я с пафосом. И, поскольку мне самому стало смешно, смягчился: — Ладно, нужны мне ваши тайны… Расскажите хотя бы, что на Грозном творится. В целом.

— А что на Грозном, по-вашему, творится? — спросил Оберучев и внимательно посмотрел на меня. — Вот вы, например, когда из Х-матрицы вышли, что видели? Или, может, что-то слышали?

— Слышали. На аналоговом канале мы поймали весьма гадкие звуки. То ли шепот, то ли пришепетывания…

— Вот такие? — спросил Оберучев. Он сделал неуловимое движение рукой и я услышал: «Шшшап… Шапанат… Цнит… Шшшап… Асссу… Жицт…»

От неожиданности я чуть не подскочил. Оказалось, Оберучев в числе прочего держал в своем «Сигурде» запись таинственных радиосигналов.

— Именно! А вам известна их природа?! Известна? — спросил я.

— Известна. Звуки имеют внеземное искусственное происхождение».

Май, 2622 г.

Карниз

Планета Глагол, система Шиватир

— Па-a машинам! Ослов и ученых — на середину! — весело скомандовал Свасьян.

Приказ, разнесенный общей радиосетью, прозвучал в сотнях наших интеркомов, в кабинах вертолетов сопровождения, в башнях бэтээров и инженерных танков. А также в оперативном штабе Колесникова на космодроме Гургсар и в центральном отсеке Х-крейсера «Ксенофонт». Между прочим, радиосвязь работала паче наших чаяний — а ведь Ферван предупреждал, что на Глаголе с этим делом бывает ой как худо.

Ослы и ученые (то есть «осназ Двинского» со всем своим транспортом) и без бонапартовского приказа Свасьяна давно утвердились «на середине» — в центре колонны. В авангарде у нас шла разведрота, в арьергарде — усиленная инженерно-строительная рота и рота тяжелого оружия.

Кроме сухопутных сил, нам полагался вертолетный зонтик из семи «Пираний» и трофейного клонского «Ашкара». Именно так, оказывается, именовалась та модель, на которой в свое время мы с Ферваном совершили путешествие из лагеря к Карнизу. Поскольку Ферван во всем этом железе разбирался как нельзя лучше, его к «Ашкару» и приписали — вместе с нашим пилотом и тремя осназовцами.