— Да, весело… — пробормотала я сквозь зубы. — Ничего не скажешь.

С реки дунул особенно сильный порыв ветра, и Валерия Юрьевна вскрикнула:

— Ай, ну что же!.. Неужели… неужели вы меня утопите?

И я вспомнила. Вспомнила, где я могла слышать эти слова. Несомненно, это говорила миледи, когда четверо мушкетеров вели ее на казнь. Сравнение меня ужаснуло: неужели эти трое отморозков ведут себя точно так же, как те — благородные — мушкетеры? Дикость! Но тогда миледи заслужила казнь. Из-за нее погибло столько людей.

…Но ведь на совести этих двоих — пять трупов! Их не извиняет то, что рассчитывали на два: мой и Геннадия Ильича Бубнова.

Все эти несвоевременные мысли были вспугнуты и рассеяны одним выкриком:

— Давай!

Я повернулась спиной и наклонила голову. Сухо затрещала автоматная очередь, и тотчас же стоявший возле меня Розенталь вскрикнул и упал на ржавый металлический лист понтона. Вдруг страшная боль прожгла спину, меня рвануло вперед, лицом о рваный металл причала, и если бы не сработала моя реакция, то я умерла бы без посредства пули: завернувшийся край металлического листа расколол бы мне череп. А так — я прокатилась по понтону и, хватанув руками пустоту, с плеском упала в реку. Руки и ноги первоначально отказались слушать меня, и я кулем пошла ко дну. Дикая боль билась и пульсировала в спине, как будто меня ударили бревном.

Я плыла под водой долго. Кажется, минуты три. И вынырнула уже метрах в шестидесяти от берега. До меня донеслись голоса:

— Так… жид здесь. Готов. И баба его тут. Тоже. А где третья? Эта, прыткая… Машка. Неужели уцелела?

— Да ты что, Леха. Я ее в упор полоснул. Даже если не насмерть, то она в реку угодила: я слышал всплеск. С пулями в спине она не выплывет.

— Ладно. Вали этих двоих в дыру. Вот сюда. Давай, привали сверху покрышкой. И еще сюда. Давай.

— Сделано.

С неописуемым трудом я добралась до берега. Страшная боль, опоясавшая спину, не отпускала. Неужели у меня поврежден позвоночник? Да нет, не должен бы: в противном случае у меня отказали бы ноги, и я просто пошла бы ко дну. Нет, все нормально. Кевларовый бронежилет последней модели, который держит даже пулю из великого и ужасного «калаша», спас меня, но и нанес неизбежные травмы: все-таки пули были выпущены в упор, и моя спина сейчас представляет собой один огромный синяк. Быть может, сломана даже пара ребер, кто его знает.

Я легла на берегу и замерла. Непередаваемая дурнота была во всем теле. Где я оставила свою машину? Найти бы ее сейчас. Иначе я просто вырублюсь, и никто не поручится тогда за мою безопасность.

Слава богу, мне удалось найти машину. Нет, сначала я не могла понять, что это моя машина. Кто-то включил нижние подфарники, и я машинально пошла на свет. Только приблизившись, я вспомнила, что вообще-то оставляла машину в абсолютной темноте. Значит, кто-то проник в мою машину.

Я остановилась, тут ноги подогнулись, и я упала наземь. Наверное, только истинно кошачья живучесть не позволила мне потерять сознание. Я почувствовала, как темная тень нависает надо мной, а потом чьи-то руки поднимают и мягко фиксируют на весу. Через минуту я оказалась в салоне, а надо мной склонилось родное лицо Родиона Потаповича.

— Слава богу… вы, — выдохнула я. — Но, босс, как же вы меня нашли…

— Знал бы, что задашь такой вопрос, уволил бы за профнепригодность до этой поездки, — сказал он с мягкой иронией и показал мне радиомаячок, который был в моей машине все это время.

— А теперь рассказывай.

Я повернула голову на подушке и увидела, что лежу на кровати, а все тело перевязано бинтами. В спине — тупая, мутная боль, как будто воткнули бревно, шершавое и грубое, и медленно, с садистским кайфом, проворачивают.

— Ловко это они, — мрачно заметил босс, сидевший в метре от моей кровати. — А теперь рассказывай.

— А что, собственно, рассказывать? Босс… это вы меня перевязывали?

— Да. А кто же? В больницу я тебя не повез, посчитал, что достаточно понимаю в медицине.

— Значит… вы меня и раздевали? Я же…

— Да, ты почти голая! Вот чего я не люблю, так этой идиотской стыдливости. Что, я должен смотреть на то, как ты корчишься, и не оказать помощь только из-за того, что… я мужчина, а ты женщина? Я тебе больше скажу: я сюда врача вызывал, и он тебя осматривал, и он тоже мужчина. Так он прямо сказал, что такой синяк, как у тебя, можно получить только от сильнейшего удара, ну, скажем, кувалдой. Странно еще, что у тебя остались целы все ребра. А если не кувалда, а на тебе бронежилет, то… а?

— Да, — ответила я на его невысказанный вопрос, — получила пулю из «АКМ» в упор. Мне уже крупно повезло, что не попало в шею или голову, а в корпус. Впрочем, если бы мне прострелили ногу, то, верно, вы и в этом случае лишены были возможности меня видеть. А вот Розен-таль и жена Бубнова…

— Что с ними? Они были там? Они что, заодно с Птахиным?

— Как раз напротив. Их расстреляли. Да, расстреляли, я не оговорилась. Убили за то, что они сами хотели убить Бубнова. Вмешались в планы Птахина и его босса. В общем, их убрали.

И я сжато рассказала Родиону о том, что произошло в бывшей сторожовской котельной и особенно возле нее. Вдаваться в подробности у меня не было никакого желания.

Услышав все это, он схватился за голову и даже застонал.

— О чер-рт! Ну и люди… это что же… как же? Просто гестапо какое-то.

— Вот и я им о том зачем-то сказала. Кажется, сравнение не оставило их равнодушными.

— Да, я понимаю. Ну хорошо. Будем считать, что действия переходят в заключительную фазу. Если они повели себя так замечательно, то не остается ничего, кроме как задействовать тяжелую артиллерию. Я вот что думаю, Мария. Мы теперь слишком много знаем для того, чтобы нас оставили в покое. Я теперь уверен в своей догадке: действует сам Половцев через Птахина и Заварзина. А вот конечная цель всей этой весьма сложной и, как выясняется, очень жестокой и кровавой игры, окончательная цель — еще неясна. В общих очертаниях все понятно. Но есть вопросы, на которые не получены еще ответы.

— Родион Потапович, — сказала я, — мне кажется, что я знаю, кто отец Сергея. Нет, у меня нет доказательств. Но сам факт того, что он в этом деле, к тому же… В общем, я думаю, что это — Птахин.

— Ты так думаешь? — спросил он. — Ну что же… это не лишено резона. Но все-таки следовало бы показать Птахина Светлане Андреевне. Ведь у нас есть видеозапись. Да и Сережа… гм. Нет, Мария. Тут что-то не то. В любом случае нужно показать видеозапись, на которой Заварзин беседует с Птахиным, Светлане Андреевне. Пойду разбужу ее.

Я приподнялась на кровати.

— Что? Она здесь?

— Ей опасно находиться дома после того, что творится в последние дни. Я перевез ее сюда. Здесь не достанут.