— Кто это был? — спросила я.

— На фотографии?

— Нет, кто только что звонил по телефону.

— А, это? Это очень интересно. Давно уже мне не приходилось попадать в такие опасные жизненные ситуации. Если честно, то не уверен, Мария, что мы из этого выпутаемся.

— Опять риторика! А кто все-таки вам звонил? Интересно узнать имя человека, которого вы посчитали умнее себя.

— Не умнее себя в целом, а в конкретно взятом ситуативном узле, интриге, которые он больший мастак распутывать, нежели твой босс, Мария. Потому что звонил новый глава администрации президента, Антон Николаевич Половцев. Одноклассник Павла Птахина, в классном школьном журнале шедший перед ним.

Я медленно поднялась с дивана и решительно огладила платье на бедрах.

— Что? Глава администрации? И что же он предложил?

— Он сказал, что знает место нахождения тех людей, из-за которых произошли все недоразумения. Он так и сказал: недоразумения. Впрочем, для любезного Антона Николаевича большинство живущих в этой стране людей видится в статусе простых недоразумений, которые можно легко устранить. Он даже не называл имен. Просто сказал, что стоит обсудить кое-какие детали. Видишь, Мария, какая нам оказана честь? Встретиться с одним из самых влиятельных людей в государстве. Наверное, это он потому снизошел, что относительно недавно занимает свой пост. Впрочем, еще недавно он не числился в сонме бессмертных. Наверное, в неофициальной жизни он еще позволяет себе роскошь общаться с ничтожествами вроде нас с вами, дамы и господа.

Я спросила напрямик:

— Вы что, Родион Потапович, в свое время общались с этим замечательным господином, так, что ли? Я имею в виду то время, когда он еще и близко не имел подступов к президентской администрации. Насколько я знаю, он человек новейшей формации. Так что, вы знали Антона Николаевича?

— Я знал целых четырех Антонов Николаевичей, — быстро ответил он. — Один был прекрасным специалистом в своем деле, он работал дворником и был просто-таки виртуозом метлы. Второй уже умер, а третий живет в Америке и работает в институте по проблемам биологии. Что касается четвертого, то сейчас мне предстоит его увидеть, и говорить о нем я не хочу. Мое знакомство с ним ограничивается двумя или тремя встречами мельком.

Родион Потапович, как всегда, растекался мыслию по древу. К чему было сейчас поминать всуе уважаемого труженика метлы — Антона Николаевича? Так нет же — впаял своего дворника. Вторая отличительная его черта — тщательно скрывать от меня то, что, напротив, могло мне пригодиться, и пригодиться очень. Так, для меня всегда оставались загадкой каналы информации, из которых он черпал самые необходимые при ином расследовании сведения.

Прошлое моего босса, то есть род его деятельности до того, как он организовал детективное агентство «Частный сыск» и получил на то соответствующий патент, — тоже оставалось для меня прикрытым некой вуалью. Я знала, что у него имелись обширные знакомства и завязки в спецслужбах, но стоило мне предположить, что он работал в той или иной госструктуре особого назначения, как Родион Потапович словом или делом опровергал все мои доводы.

Таким образом, выходило, что он не работал ни в одной из серьезных организаций, потому что веско разбивал все мои доводы в пользу каждой из них. А я изначально знала, что это не так.

Вообще босс отличался скрытностью. Ход того или иного расследования он зачастую почти полностью держал в мозгу, не вводя меня в курс. Приходилось наверстывать все сокрытое собственными усилиями, недоговоренное — заполнять своими выводами, делать которые иной раз давалось ценой чрезвычайных усилий. А ведь ему бы только сказать!.. Впрочем, не только Родион Потапович Шульгин темнил насчет своего прошлого и своих возможностей. Я вела себя примерно тем же манером. Он знал, что я способна весьма на многое, истинного масштаба возможностей оценить не мог. Как, впрочем, не могла этого сделать и я сама.

Как говорил Акира, мой духовный отец и учитель, вся жизнь — это непрерывный ряд самопознаний и самооткрытий. И еще одно из Акиры: «Редко кто доныривает до дна собственной сущности».

— Родион Потапович, ну и где же он хочет с нами встретиться? — спросила я.

Есть одно такое место. Пускают только по клубным карточкам. Думаю, он специально выбрал такое место, чтобы вызвать у меня наибольшее доверие. Ну что же, можно сказать, что он вызвал мое доверие. Тем более что Сережа Воронов, как выразился сам Половцев, гостит у него. Вот, собственно, и все. Если честно, то меня во всей это истории до поры до времени удивляло то, что сам Антон Николаевич, причем наверняка без ведома президента, заварил эту кашу. Ведь он идет при этом на немалый риск. А все из-за людей в принципе небольших. Нас с тобой, Мария, вот еще Светланы Андреевны, Сережи. Господин Бубнов, конечно, калибром покрупнее, но чтобы сам глава администрации… не-е-ет!

И Родион Потапович присвистнул. Он явно лукавил. Лукавил по крайней мере уже в том, что назвал себя небольшим человеком, а Геннадия Ильича Бубнова калибром покрупнее. Положением, богатством, это да — но не калибром. Босс снова пускал пыль в глаза.

Пока я проворачивала в голове все эти невеселые мысли, Родион Потапович взглянул на часы и произнес:

— О-о, Антон Николаевич великодушен. Сейчас только десять утра, а он назначил на десять вечера. Ну что же, двенадцать часов — это более чем достаточно. Господин Половцев слишком замечательный человек, чтобы не приготовить ему сюрприза. Даже нет. Я могу приготовить ему два сюрприза.

И он взглянул на меня с довольной, несколько блуждающей улыбочкой, хотя в глазах угрюмо залегла тревога.

— Мария, — сказал он мне, — сейчас к тебе придет врач, мой очень хороший знакомый, и проведет с тобой процедуры. Мне хотелось бы, чтоб к девяти вечера ты была во всем своем великолепии, отпущенном тебе богом и дарованном косметикой.

Определив бога и косметику в один ряд, он снова усмехнулся, явно довольный собой.

— Кстати, Светлана Алексеевна, — повернулся он к нашей гостье и клиентке, — вас это тоже касается. Вы едете с нами. Да.

Родион Потапович что-то замышлял. Когда он начинал путать отчества, это означало, что его мозг занят чем-то более важным, чем простое соблюдение ФИО. Бывало и такое, что он называл меня Анной Михайловной, Елизаветой Петровной и даже Михаилом Сергеевичем. Что царило в этот момент в его голове, приходится только гадать.

— А куда едем-то? — спросила я.

— Есть такой элитный клуб в одном из очаровательных уголков Москвы. Дорог, ослепителен и неприступен, как хорошая крепость во время фейерверка. Даже страшно представить, кто может побаловать себя честью посещения этого заведения. Впрочем, говорят, его демократизировали. Еще бы, с таким названием — надо быть ближе к народу.

— А что за название?

— «Пилат».

— «Пилат»? В честь римского прокуратора, что ли?