— Но ты не сделал этого. Почему?

Большой Альфред снова заерзал на стуле от такого нажима с ее стороны. Не обращая внимания на его смущение, Кей продолжала безжалостный допрос, забрасывая Альфреда Дьюка вопросами. Многие из них были наводящими. Она выдвигала свои предположения и вынуждала его подтвердить или отрицать их правильность.

Изнурительный разговор продолжался добрых полчаса. Ей было неприятно поступать с ним подобным образом, но она знала, что, проявляя настойчивость, сможет «расколоть» этого добродушного сентиментального великана, который мог прослезиться даже от слов прощания.

Теперь Кей начала выспрашивать о том неожиданном интересе, который стал проявлять к ней Ник. Она прикинула, что к чему, и результат ей не понравился. Кусочки головоломки быстро складывались в картину при неохотном содействии измученного Альфреда Дьюка.

В конце концов она выудила из него ужасную правду. Пари, ставка, двадцать тысяч долларов!

Большой Альфред произнес:

— Детка, я не обижусь, если ты никогда больше со мной не заговоришь. Во всем виноват только я и…

— Нет, неправда, — прервала его Кей. — Вина лежит только на Нике Мак-Кейбе.

— Ну же, это не так, капитан. Я был настолько глуп, что…

— Ник знал о твоей слабости к пари. Он использовал тебя. Он использовал меня. — Ее глаза превратились в голубой лед. — Он больше никого из нас не использует.

— А что с деньгами? Ты собираешься их вернуть?

— Разумеется нет. — Кей улыбнулась, но улыбка была холодной. — В конце концов, как говорят здесь, в Барбари-Коуст, вы выиграли эти деньги честно и справедливо.

Каждый раз, когда кто-нибудь входил, Ник жадно смотрел в сторону двери, надеясь увидеть Кей. Со времени ее последнего посещения прошло три дня.

Где она пропадает? Почему не приходит? Разве она не знает, что нужна ему? Неужели ее не волнует, что он, больной и несчастный, может никогда не выздороветь без ее забот? Когда она появится в следующий раз, он напомнит ей, что тяжело раненный человек может умереть от холодного пренебрежения и безразличия!

Проходили долгие одинокие дни. Кей не приходила.

Как только он оказался в состоянии — раньше, чем советовал доктор Ледетт, — Ник поднялся с постели и оделся. С тугой чистой повязкой под рубашкой Ник ушел из дома под громкие причитания Лин Тана.

Ник нашел Кей на строительной площадке. Он подождал, пока она закончит разговор с двумя строителями. Наконец двое мужчин ушли, оставив Кей в одиночестве над чертежами, разложенными на грубом рабочем столе.

Ник с улыбкой подошел к ней и промолвил:

— Я скучал по тебе.

— Ты — грязный подонок! — выпалила Кей, прищурив глаза от гнева. — Не подходи ко мне. Ни на шаг! Я знаю все о твоем гнусном пари с Альфредом Дьюком!

— Кей, любимая, пожалуйста, позволь мне…

— Я ничего вам не позволю! Вы и так совершили предостаточно, Мак-Кейб. А теперь убирайтесь отсюда. Это частная собственность, и вы нарушаете чужое право владения!

Она убежала от него, но он успел заметить слезы обиды в ее голубых глазах.

Ник ушел, но он был упрям не меньше ее. Он не собирался отступаться. На следующий день он появился снова. И на следующий. Он терпеливо сносил колкие упреки Кей. Потом уговорил ее помолчать и выслушать его искренние извинения. Он признал, что пари было чудовищным, но напомнил ей, что, когда он мог воспользоваться своим правом, он не сделал этого. Неужели она не примет это во внимание? Неужели она не смягчится и не простит его?

Ник был готов на все, чтобы заслужить ее прощение. Он придумывал немыслимые предлоги, чтобы зайти к ней. Он показывал себя с наилучшей стороны. И был слишком обворожительным и красивым, чтобы Кей могла долго сопротивляться.

Очень скоро их отношения наладились. По тому, как загорались ее прелестные глаза при его появлении, он понимал, что она так же рада видеть его, как и он ее. Итак, он часто навещал ее, полагая, что все обстоит прекрасно. Так оно и было.

Вплоть до одного дождливого дня в начале апреля. Он поддразнивал Кей, а она смеялась, и вдруг, взяв ее за локти и притянув к себе, он наклонился, чтобы поцеловать ее.

— Не надо, Ник, — сказала Кей, избегая его губ. — Не целуй меня, если у тебя нет серьезных намерений. Если ты не сходишь с ума по мне и можешь обойтись без меня.

Ник был совершенно ошеломлен.

Потрясенный, он заглянул ей в глаза, не говоря ни слова. Она тоже посмотрела на него, и он понял, что она говорит серьезно.

— Кей, милая, такая женщина, как ты… но это означает…

— Женитьбу, Ник. Вот что это означает. Я люблю тебя. Я хотела бы любить тебя не так сильно. Но я очень люблю тебя. И всегда буду любить.

Ник судорожно сглотнул.

— Любимая, ты не можешь любить меня. Ты не знаешь, что говоришь.

— Нет, знаю. Я говорю, что люблю тебя и что если ты не любишь меня, не целуй. Никогда больше.

Ник попытался улыбнуться.

— Кей, ты ведь знаешь меня. Я не из тех, кто женится. Кей печально кивнула:

— Я знаю.

Ник бережно взял ее лицо в свои руки.

— Я недостоин тебя. Ты воспитывалась в хорошей семье родителями-христианами, а я даже не знаю, кто мой отец… Милая, твое место в Армии спасения. Мое место — в Барбари-Коуст. Разве ты не видишь?

— Тогда, пожалуйста, Ник, уходи. Возвращайся в «Золотую карусель», где твое место, и оставь меня в покое.

Была слышна музыка и звяканье колокольчиков разносчиков, продающих напитки и сигары. Дребезжание стаканчика для игры в орлянку, звон мексиканских долларов и тихое постукивание фишек и жетонов из слоновой кости. Смех и радостные возгласы удачливых игроков в фараон. Одобрительные возгласы и свист в адрес длинноногих танцовщиц в сверкающих костюмах. Охи и ахи по поводу соблазнительных кушаний, разносимых расторопными официантами в белых куртках.

В «Золотой карусели» был обычный вечер.

Музыка, смех и веселье, казалось, не занимали одинокого мужчину, скучающего в своей ложе.

Сидя в одиночестве в черной бархатной ложе, смуглолицый владелец салуна оставался безучастным к тому, что происходило внизу и на сцене. Его ничто не радовало. На его красивом лице читалась скука.

Ник Мак-Кейб казался более худым, смуглым и еще более элегантным, чем обычно. Каждый вечер он брился, принимал ванну, надевал безупречно сшитый смокинг и спускался в клуб.

Но он был не похож на самого себя. Он не приветствовал посетителей у входа и не кружил в толпе. Он больше не стоял у бара, без конца заказывая напитки. Он не шутил с мужчинами и не говорил комплиментов женщинам, никого не приглашал отобедать в свою частную ложу.