Наконец хлопоты Аззи увенчались успехом: в одной из мелких лавчонок, торгующих антиквариатом, он нашел подходящий подарок – серебряное чайное ситечко. Это была изящная маленькая вещичка, сделанная в древнем Китае. Время не пощадило безымянного мастера, чьи руки трудились над этой красивой безделушкой, но не во власти времени было уничтожить плод его труда, и чистое серебро сохранило искусную тонкую чеканку, украшавшую ободок ситечка. С этим подарком, аккуратно уложенным в коробочку, перевязанную лентой, Аззи отправился прямо к маленькой красной звездочке, находящейся на самом краю той области пространства, которую земные астрономы называют Угольным Мешком.

Глубоко вздохнув несколько раз, как это делают опытные пловцы, прежде чем войти в бурное море, он нырнул в облако густой межзвездной пыли. Мощные силы подхватили и закружили его, швыряя из стороны в сторону, словно в стремительном водном потоке – в здешних краях никогда не бывает спокойно. Потратив немало времени, он все же сумел добраться до цели своего путешествия – горной лужайки, где стоял небольшой кирпичный домик трех сестер. За этим аккуратным домиком возвышался храм, возведенный в древнегреческом стиле, окруженный обширными пристройками – в них хранились дары, которые на протяжении многих веков присылали Мойрам смертные в надежде изменить свою судьбу и получить еще хотя бы несколько дней жизни, прежде чем их души отправятся бродить по бесконечным лугам мрачного царства Аида.

– Входи, дорогой, – сказала Лахесис, распахивая перед Аззи дверь. – Атропос, Клото, вы только посмотрите, кто к нам пришел!

– А! Это же симпатичный молодой демон Аззи, – сказала Атропос.

«Чик-чик», – по-птичьи чирикнули ножницы у нее в руках, и обрезанные кусочки льняной пряжи упали на пол.

– Осторожнее! – воскликнула Лахесис. – Ты и так уже отрезала несколько нитей на целый дюйм выше тех меток, которые я специально для тебя поставила! А ведь каждый сантиметр – это десять лет человеческой жизни!

– Какая разница, – ответила ей Атропос. – Они все равно растратили бы эти годы напрасно.

– Это не оправдание, – заметила Лахесис. – Ведь все нити в ткани Земного Бытия тесно связаны друг с другом, и каждому из смертных должно быть отпущено строго определенное количество лет, которые он может тратить на что ему вздумается. И ни богам, ни могучим Духам, ни смертным не дано изменить существующий в мире порядок вещей.

– Невелика беда! – с вызовом произнесла Атропос. – В следующий раз я просто прибавлю кому-нибудь лишний дюйм или даже два – и дело с концом!

Пожав плечами, Лахесис повернулась к гостю:

– Как тут с ними управишься? Знаешь, за каким занятием я застала ее на прошлой неделе? Она завязывала узелки на нитях, прежде чем обрезать их. Я спросила, зачем она это делает, и что же я услышала в ответ? Что ей просто захотелось посмотреть, как отнесутся смертные к узелкам на нити своей жизни. А Клото все видела и промолчала! Ей безразлично, что там дальше происходит с нитью. Я подала заявку в Центральное Хранилище, чтобы они заменили Атропос, хотя, конечно, нам было бы тяжело с ней расстаться – ведь мы столько лет уже вместе. И, представь себе, только через неделю я получила ответ из Центрального. У них, видишь ли, имеется особое постановление государственной гражданской службы. Оказывается, только одна Атропос может выполнять эту работу; сместить ее никак нельзя, ибо это приведет к нарушению старых традиций, и к тому же противоречит нескольким пунктам инструкции о порядке найма и увольнения. Как будто на свете нет вещей важнее, чем какие-то инструкции и традиции!

– Ах, – вздохнул Аззи, – я, видно, выбрал неподходящий час для визита. У вас и без меня полно хлопот, а я пришел по одному важному делу…

– Не волнуйся, дорогой, – улыбнулась ему Лахесис. – А уж о том, чтобы покинуть нас в ближайшие несколько часов, даже не мечтай. Это чайное ситечко – прелестнейшая вещица, и чай у нас закипел как раз вовремя… Итак, с чем ты к нам пожаловал?

И Аззи рассказал ей все, что знал, о новой Тысячелетней Войне, о весьма двусмысленных фразах в договоре, главным составителем которого, как это ни странно, являлся архангел Михаил.

– Ты не доверяешь Михаилу, – сказала Лахесис, – и в этом ты абсолютно прав. Ты же знаешь, когда дело касалось вечной борьбы двух ваших систем, он вел себя, словно одержимый. Его горячая, почти фанатическая приверженность идеалам Добра еще возросла за последнее время. Мне кажется, он не остановится ни перед чем, только бы выиграть эту Войну и доказать свою правоту. Боюсь только, своими неосторожными поступками он навлечет на свою голову большие неприятности… Между тем, эта самая оговорка насчет свободы воли может дать ему возможность повернуть дело и так, и этак. Свобода воли – вещь слишком неопределенная, и истолковывают ее по-разному. Сделаешь ее предметом тяжбы – не жди от суда единодушного и скорого решения. Возможно, он заранее кое-что рассчитал, и хочет использовать эту неоднозначную формулировку в своих целях – неважно, будет ли участвовать в задуманном эксперименте подлинный Фауст или его двойник… Желала бы я знать, как сможет Ананке судить мотивы поступков того, кто будет находиться под страшным давлением со всех сторон? Думаю, ей придется оценивать его действия скорее по их результатам, чем по изначальным намерениям. Если это так, то Михаилу нужен человек, действия которого можно было бы предсказать заранее.

– Но зачем понадобилось выводить из игры настоящего доктора Фауста?

– В том-то и заключается вся трудность эксперимента с Фаустом, что его поступки практически непредсказуемы. Это непростой человек; по-видимому, он сильно отличается от остальных смертных. Легенды о докторе Фаусте, которые дошли до нас, позволяют сделать о его характере самые противоречивые и парадоксальные выводы. Некоторые считают его хвастуном и шарлатаном, но, с другой стороны, нельзя не признать, что он один из лучших магов на всей Земле, и к тому же глубокий мыслитель и философ. Михаил прекрасно знал, что Мефистофель не будет возражать против того, чтобы Фауст стал соучастником спора меж двумя великими силами. Однако предсказать действия настоящего Фауста Михаилу будет крайне трудно. Мак Трефа – гораздо более удобный кандидат: недоучившийся студент-богослов – однако, уже успевший кое-что повидать на своем веку; человек, переживший тяжелые времена, за которым наверняка числится не одно дурное дело, но, тем не менее, уважающий буржуазную мораль своего времени. Так, должно быть, подумали специалисты из Аналитического Центра, служащие Светлым силам, когда они тайком прощупывали этого малого по заданию архангела Михаила.

– Вы хотите сказать, что Михаил втянул Мака в это дело? – спросил Аззи. – Подал ему идею ударить доктора Фауста дубиной по голове и забраться в его дом, зная наверняка, что туда в тот же час направится Мефистофель, который примет мошенника за знаменитого ученого?

– Не совсем так… Только не вздумай ссылаться на меня, если кто-нибудь случайно спросит у тебя про источник информации, но я слышала кое-что об этой истории. Многие ангелы считают ее удачной шуткой Михаила, благодаря которой Небесам удастся посрамить самонадеянного Мефистофеля. Конечно, сам Михаил не занимается такой грязной работой. Для этого есть Ангел Гавриил, весьма ловкий исполнитель самых деликатных поручений Высших Сил Света. Он явился Маку, когда тот сидел в таверне, и склонил его на этот бесчестный поступок, уверяя, что он зачтется в пользу Мака как Доброе Деяние. К чести Мака надо сказать, что он согласился не сразу. Он ответил ангелу, что даже самая благая в мире цель не может оправдать убийство. Охваченный благочестивым негодованием Гавриил возвел глаза к небу и прочел Маку целую проповедь. Он отнюдь не имел в виду убийство! Ничего страшного с доктором Фаустом не произойдет! Нужно только оглушить его ударом по голове (но так, чтобы, упаси Боже, не покалечить почтенного алхимика) и вытащить кошелек из его кармана, затем проникнуть в дом и взять еще несколько мелких вещиц. «Это смахивает на грабеж», – сказал Мак, пристально глядя на златокудрого ангела в белоснежных одеждах. «В некотором смысле», – ответил Гавриил, отводя глаза. – «Но если отдать десятую часть добычи на благотворительные цели, этот грех вам простится».