сказал я ему. – Любую “суперсилу” в “суперпузо” спустить можно.

– Хорошо, брат. Потренируешь? – изобразив пай-мальчика, ответил он.

– Я уезжаю, Эрик, – отведя взгляд, признался я ему.

– Надолго? Куда? Нашел нового мастера? – заинтересовался он.

– Нет. В Союз. Надолго, – ответил на его вопросы в обратном порядке я.

– В Союз? Ты серьёзно? – нахмурился Эрик. – Тебя же там в два счета вычислят, сам же говорил…

– Меня… пригласили. Настойчиво. Убедительно.

– Да, если что, мы этих “убедительных” в асфальт закатаем! Да мы…

– Ты не понял, – перебил я начавшего не по делу заводиться Эрика. – Меня не заставляют. И не шантажируют. Там есть для меня дело, которым я ОБЯЗАН заняться. И я им займусь. А у тебя тоже есть такое дело. Которое можешь и должен сделать именно ты.

– Что за дело? – заинтересовался он.

– Серокожий запустил тысячи ракет в небо. И все это железо теперь висит у нас над головой на разных орбитах. И среди безобидного мусора тысячи ядерных боеголовок на боевом взводе. Их надо убрать. Весь этот мусор надо убрать.

– Куда?

– Сам думай, – оскалился я. – Это ж ты у нас умный, Профессор Лэншер.

– Да ну тебя, – отмахнулся Эрик. – Я серьёзно.

– Если серьезно, то хочешь - продай. Ядерное оружие сейчас любая страна с руками оторвет. Не хочешь – на Солнце запули. Но орбиту надо очистить. Можешь с Чарльзом посоветоваться. Он мужик головастый, глядишь, еще чего дельного посоветует.

– Обязательно посоветуюсь, – кивнул Эрик.

– Ладно, береги себя, братишка, – обнял я его и пошел к выходу. Не люблю долгих прощаний.

– И ты себя, – услышал я в спину его слова.

Я ушел не далеко. Меньше, чем на квартал и остановился.

– Ты хотел поговорить? – остановилась напротив меня незнакомая женщина в повседневной одежде мелкого офисного работника.

Мистик. Маскировка почти идеальная, но мой нюх не обманешь. Может ее это нервирует? Но ведь к Чарльзу она относится спокойнее, хоть тот ее тоже легко отличит под любой маской.

– Хотел, – подтвердил я. Действительно, во время прошедшего обеда я незаметно сунул ей клочок бумажки именно с такими словами “надо поговорить”.

– Я слушаю, – скрестила она на груди руки.

– Курт, – коротко ответил я, и она вздрогнула. – Ты собираешься ему сказать? – Мистик сузила глаза и напряглась. Был бы у нее хвост, он во всю бил бы сейчас по земле и по бокам, иллюстрируя ее состояние.

– Чувствовала я, что ты опасен, – медленно проговорила она. – Еще при первой нашей встрече. Слишком у тебя прицельный взгляд был, – я молчал, ожидая конкретного ответа на конкретный вопрос. – И много ты знаешь?

– Достаточно, – отрезал я. – Так собираешься?

– Не знаю, – отвела она взгляд.

– Курт - хороший парень, – сказал я. – Он заслуживает правды… и матери.

– Поймет ли Эрик? – прикусила губу она.

– Лучше ты, чем кто-то, – она резко вскинулась и со злостью уставилась на меня.

– Ты не посмеешь! – прошипела Мистик.

– Я сегодня улетаю. Это ваши дела, – пожал плечами я. А потом уставился ей прямо в глаза. И мой взгляд был очень тяжелым. И очень неприятным. – И не смей на меня хвост поднимать. Забыла, кто я? Могу напомнить, – она отвела взгляд и “прижала уши”.

– Я помню, – глухо ответила она. – Я не враг тебе.

– Хорошо, – кивнул я и, развернувшись, пошел прочь, к машине, которая ждала меня за углом.

Это было утром. До встречи со Старком.

Сейчас я ехал на кладбище. На могилу Авраама Эрскина, старого друга, которого я позволил убить. Его жена и дочь так и остались жить в Нью-Йорке. Правительство их не “кинуло”: дало гражданство, честно выплачивает пенсию за смерть кормильца, хоть и не особенно большую. Но с теми акциями Старк Индастриз, что я им “завещал” от имени Авраама, еще до своего бегства на войну от совести (а “завещание” и сами акции подготовил еще до смерти самого Эрскина), получалось вполне достаточно на нормальную, почти безбедную жизнь. По крайней мере на выплату ипотеки за дом и образование для Эсмы и её детей вполне хватало. Не миллионы, конечно, но миллионы давать было бы опаснее. Не справилась бы оставшаяся без мужа Анита с миллионами. Отобрали бы их у нее, тем или иным способом.

А так, под моим периодическим приглядом, жизнь у них складывалась не так уж и плохо. По крайней мере за это мне не было стыдно.

Доехав до места, я вышел из машины, оставив водителя внутри, и двинулся между рядами надгробий к хорошо знакомому месту.

Будь он сейчас жив, что бы сказал о том, как я распорядился его открытием, его наследием? Что бы он мне сказал?

Я стоял у его могилы и молчал. На душе было муторно.

В тот день, после встречи с Вождем Народов, Суо сначала долго молчала. Потом задавала вопросы. Я ответил всего на один: “При чем здесь этот де Сент-Экзюпери?”. “Мы в ответе за тех, кого приручили”, – были мои единственные слова в тот день. Единственные, но отвечающие сразу на всё и всё же объясняющие…

– Ты собрался в Союз, ВиктОр? – спросила, тихо подошедшая сбоку Николь. Наивно было бы полагать, что покупка билетов на имя Виктора Ивановича Крида по советскому паспорту пройдет мимо Директора ЩИТа. Я и не надеялся.

Я кивнул, отвечая на ее вопрос.

– Почему? Ты же бежал оттуда? – я просто пожал плечами. – ВиктОр, объясни мне пожалуйста, что происходит. Я не враг тебе.

– Мы в ответе за тех, кого приручили, – хмуро повторил я свою мысль в слух. – Мы в ответе за тех…

– Я не понимаю, ВиктОр, – вздохнула Николь.

– Сталин, – тихо сказал я. – Это я в 51-ом вколол ему сыворотку Эрскина. И он как-то узнал об этом…

– Ты?! Сталину? – изумилась Николь и даже сбилась с мысли. – Погоди-погоди, но как? Стоп… Тебе известна формула? – не спрашивала, утверждала она.

– Естественно, – все так же не поднимал я взгляда от могильной плиты. – Я же был главным ассистентом. Я и вита-лучи знаю, что такое.

– Но почему Сталину? Почему