Еще пара бесед.

Ведро грязи, которое придется проглотить.

Но в конце концов — дверь, открытая вроде как нехотя. И ощущение, что выпустили исключительно по недоразумению.

Оден староват для подобных игр. А вот Эйо, доверчивый ребенок, наверняка перепугается.

Что ей скажут?

Ничего хорошего. Разделение. Дезинформация. И как призрачный шанс выжить — полная откровенность. Она расскажет обо всем, но этого будет мало, им всегда мало. И добрый следователь предложит хорошенько подумать…

Проклятье.

И ведь бессмысленно кричать, требовать свободы, трогать санитаров… они сильнее, а неадекватное поведение — хороший повод затянуть «лечение».

Оден ждал.

Дождался.

Вероятно, этот кабинет и вправду принадлежал врачу, поскольку создавать декорацию столь сложную было бы чересчур накладно, да и лишено смысла. Табличку с двери сняли и убрали рамки с дипломами — на выгоревших обоях остались более темные пятна характерной прямоугольной формы. Прочие же предметы пусть и не были безлики, но и напрямую на хозяина не указывали.

Оден осмотрелся, отмечая некоторую тяжеловесность мебели, добротной, вероятно сделанной многие годы, а то и десятилетия тому назад. Массивные книжные шкафы. Стол. Кушетка. Пара кресел.

Высокая стойка, на которой висел плащ.

Зеркало задернуто полотном.

А вот окно не завесили, но вид из него открывается самый обыкновенный: газон, расчерченный линиями дорожек, кусты и аллея, по которой медленно катит двуколка.

Лето в разгаре.

Но в кабинете так же холодно, как в его камере.

— Умиротворяюще, правда? — Следователь не стал притворяться доктором. Черный китель королевской разведки был ему к лицу.

— Возможно.

Высокий. Сухопарый. И руки держит, прижав к груди, отчего делается похож на огромного богомола. Форма и какая-то крупная, словно приплюснутая голова лишь усиливают это сходство.

— Тормод из рода Желтой Сурьмы. Мне поручено заниматься вашим делом.

— А оно существует? — Оден присел. — Мне показалось, что произошло… недоразумение, которое в самом скором времени разрешится.

Кисти рук, длинные, белые, дернулись, и следователь любезно ответил:

— Естественно. Как только мы с вами выясним некоторые… спорные моменты.

— Тогда давайте выяснять.

Санитары, повинуясь жесту следователя, вышли за дверь.

— Вы же не будете делать глупостей? — Тормод занял свое место.

Мизансцена подготовлена, разведка любит играть на мелочах. Доминирующая позиция следователя — из их числа. Кресло повыше. И поставлено напротив окна, так, чтобы солнечный свет резал глаза. Иллюзия проигранного поединка, когда соперник кажется более грозным, чем есть на самом деле.

На кого помоложе, глядишь, и подействовало бы.

— Смотря что вы считаете глупым. — Оден потер озябшие ладони. — Нападать на вас я точно не собираюсь.

— Замечательно… — Тормод замолчал.

И Оден тоже.

Разглядывать следователя было скучно, и он отвернулся к шкафам. За потемневшим стеклом молчаливыми свидетелями выстроились шеренги книг. Оден разглядел «Большую королевскую энциклопедию», и вот тот справочник в темно-синем сафьяне выглядел знакомо.

— Вы… ничего не желаете спросить? — вежливо поинтересовался следователь.

— Спросить? Нет. Узнать, когда закончится этот балаган, хотелось бы.

— Мне кажется, вы не совсем отдаете себе отчет, в насколько… неприятной ситуации оказались.

— Так объясните.

Тормод не спешит, он долго готовился к разговору, присматривался и продолжает присматриваться в попытке определить ту самую выигрышную стратегию. Эти танцы могут длиться долго, и будь Оден один, он бы не стал портить чужую игру.

— Давайте начистоту. — Оден откинулся на спинку кресла, довольно мягкого, удобного, это отвлекает. — Последние четыре с половиной года меня только и делали, что допрашивали. По-разному. Это несколько сказывается на восприятии мира — в частности, на восприятии специалистов, подобных вам. Я понимаю, что вы выполняете свою работу, и не собираюсь в этом мешать. Спрашивайте. Я отвечу. Если захочу. Если не захочу, я отвечать не стану. Полагаю, ваши полномочия не распространяются так далеко, чтобы привлечь к делу… профессионалов узкого профиля. Более того, полагаю, что этих полномочий не хватит даже на то, чтобы задержать меня здесь на сколь бы то ни было длительный срок.

— Что ж… — Тормод провел пальцем по манжете, отделанной золотым позументом. — Кое в чем вы, безусловно, правы. Никто не посмеет вас пытать… но вот задержать… не как подозреваемого, видит жила, мое руководство прекрасно осознает, сколь неосмотрительны были бы подобные подозрения, но вот как того, кто нуждается в лечении… профессиональном уходе… Вам ведь столько всего довелось пережить. И пережитое не могло на вас не отразиться…

Какой выразительный взгляд, почти признание в любви и откровенный вопрос.

— То есть моя вина в том, что я слишком хорошо выгляжу?

— Скорее в том, что вы слишком странно себя ведете.

— И в чем же странность?

— В ком. — Белые ладони легли на столешницу. — Девушка рассказала очень… занимательную историю. Душевную весьма. Не история — сказка.

— Надеюсь, вам передали, что обиды этой девушки я приму гораздо ближе к сердцу, нежели собственные?

Злость лишена смысла. И Тормод просто-напросто сменил стратегию, теперь пытается выбить Одена из равновесия.

— Передали. Вам самому эта ситуация не кажется… наигранной? В тот момент, когда вы остро нуждались в помощи, вдруг появляется некто, кто эту помощь оказывает. Спасает вас. Возится. Лечит. И не получает ничего взамен. — Пальцы Тормода следуют за рисунком дерева на столешнице. — И этот кто-то — очаровательная девушка… к очаровательным девушкам куда легче испытывать благодарность. А возможно, что-то и помимо благодарности. Вы не думали, что вам просто-напросто ее подсунули?

— Зачем?

— Сначала она помогает вам… потом вы помогаете ей… скажем, перебраться за Перевал. Устроиться в городе… или в вашем собственном доме. — Он делал выразительные паузы, позволяя Одену самому додумать то, что сказано не было. — Вы к ней привязались…

— И полагаете, что Эйо будет использовать эту привязанность?

— Почему нет? Женщина вполне способна внушить мужчине… опасные мысли.

— Я вижу, разведка не избавилась от своей привычки в каждом видеть потенциального заговорщика. Что до вашей теории, она любопытна, но лишена оснований.

Эйо не умеет лгать.

И за Перевал ей нужно, потому что там ее брат ждет. А дом Одена — это последнее место, в котором ей хотелось бы остаться. Эйо восемнадцать, она желает любви, которая навсегда, потому что иначе быть не должно. Она была рядом.