количество боевых слуг («боевых холопов») и «охотников»-добровольцев могло участвовать в битве. И тут открывается широкий простор для фантазии, а сколько-нибудь твердо установленных данных нет. Нет даже уверенности в том, что военное дело XIV века вообще знало понятие «боевой холоп», характерное для века XVI. Но если они всё же существовали, то в каком количестве? Для лучших времен русского воинства середины XVI века боевых холопов было примерно столько же, сколько воинов поместной кавалерии. Удваиваем выведенное выше число. Получается от 15 до 22 тысяч комбатантов. Добавляем «охотников», которых могло набраться… Бог весть сколько. Ясно одно: заметно меньше, чем дружинной кавалерии, которая всегда под рукой у князей и собирается в поход моментально. С «охотниками» (взятыми по, прямо скажем, чисто умозрительным соображениям в числе 1000–5000 человек) получается численность между 16 и 27 тысячами.

Итак, подсчет завершен. Наименьшая цифра — 7700 ратников дружинной кавалерии, наибольшая — 27 000 конных дружинников, вооруженных слуг и охотников. Что же касается наиболее вероятного количества воинов-дружинников, вставших под стяги великого князя Дмитрия Ивановича, то их было, скорее всего, около 10 000 или несколько менее того.

Много это или мало?

В условиях Средневековья десять тысяч бойцов тяжелой кавалерии — очень серьезная сила. Не только для Руси, но и для Западной Европы. Битвы, в которых решалось, каким путем пойдет судьба, скажем, Англии, Франции, Швеции или Норвегии, выигрывались порой меньшим числом комбатантов. Можно привести несколько примеров из истории Столетней войны. В знаменитейших сражениях начального ее этапа, при Кресси (1346), Пуатье (1356), Азенкуре (1415) и Краване (1423), англичане победили французов, имея примерно столько же воинов, сколько стояло за Русь в день Куликовской битвы, или даже менее того. Переломная битва при Патэ (1429), принесшая успех французам и славу Жанне д’Арк, велась силами двух сторон, в совокупности дающими меньшую цифру, чем десять тысяч человек. Между тем победа при Патэ по сию пору является предметом национальной гордости французов. Наконец, стоит навести фокус внимания на финальные баталии Столетней войны, окончательно закрепившие преобладание французов — при Форминьи (1450) и Кастийоне (1453): в первой из них с обеих сторон противоборствовали силы, составляющие 10–12 тысяч ратников, во второй французы добились победы, поставив под знамена 7–10 тысяч комбатантов.

Резюмируя: Куликовскую битву следует считать, как это и было ранее, крупным, судьбоносным событием в истории русского народа. Это момент славы русского оружия и масштабная победа над грозным противником.

Стоит сказать и о том, что Русь добилась победы на поле Куликовом, находясь в условиях скудости, безлюдья, вызванного страшными эпидемиями, политической раздробленностью, а также ордынским игом. Борьба велась на грани выживания формирующейся великорусской нации. И она создала чрезвычайно воинственный, преданный государям, энергичный военно-служилый класс. Он-то и составил хребет русского народа.

Выдающиеся качества этого класса точно, ярко, емко отразил историк Д. М. Михайлович. По его словам, «ничтожная, нищая жизнь, наполненная унижением со стороны внешних врагов и злобой против врагов внутренних, постоянным ожиданием войны и готовностью прямо сейчас, за несколько минут, снарядиться в поход, породила особого рода воинов. Это вовсе не „вольные слуги“— дружинники удельной старины. Это бойцы, признавшие над собой право жизни и смерти в руке государевой. Энергичные, стойкие, неприхотливые до такой степени, что могли ночевать в снегу и довольствоваться мучной болтанкой в качестве обеда, они являли равнодушие к смерти, стремительность, которую переняли от степняков, и жестокость к неприятелю. Они никогда не ждали пощады к себе самим. Уповали в военное время на Господа Бога, искусство воеводы и крепость воинского братства. Раненых, изувеченных, из боя их мог вытащить только такой же, как они, брат-воин, простой конник государев. А потому… старомосковский дух воинский был чужд геройства, молодечества, рыцарских игр; его пронизывали суровость, простота. От древности дошли былины, сказания о героях, имена самих этих героев: Илья Муромец, Никита Кожемяка, Евпатий Коловрат… Общество юной России не знало ничего подобного. „Бился честно“, „от врага с товарищи своими отстоялся“, „готов был смертную чашу пить“, „государева дела искал“, „службу служил прямо, никоторой кривизны в себе не имел“ — вот слова, характерные для воинского быта… Еще могли вспомнить добрым словом хорошего воеводу: „искусен“, „храбор“, „верен государю“, воинам отец родной, градам и весям истинный защитник. А о прочих „гоплитах“ царского воинства зачем говорить? Вышли в поход, бились крепко, стояли „на прямом деле“ с врагом, а дальше либо голову сложили, либо вернулись здравы, оборонил Господь. Что еще говорить? О чем? О каких играх и забавах? О каких отдельных личностях, когда работала вся „фаланга“? Разве только о трусах или об изменниках особое слово: тот, побросав оружие, бежал, позор ему и роду его! Этот государю не прямил, в измене повинен. Казнить его! Рядовой сын боярский в царском полку не ищет себе чести и своему воеводе славы, он делает дело государево»[249].

Таким образом, русское величие вырастало из скудости, скверны и ничтожества.

Нападение Тохтамыша

Только два года сохраняла Русь свободу, купленную ценой беззаветного мужества на Куликовом поле.

В 1382 году новый ордынский властитель, хан Тохтамыш, пришел с большой армией под Москву и осадил город. Великого князя не было в столице, он собирал войска для отпора Тохтамышу. Митрополит Киприан также покинул город.

Дмитрий Иванович лихорадочно метался по городам и селам, но с горечью видел: мало собирается ратников, мало! Нельзя с этим выйти против Тохтамыша — войско просто погибнет. Явления ордынцев никто не ожидал, и теперь Дмитрий Иванович звал прежних союзников, но те, устрашась, не торопились помогать ему. Вот бы побольше времени на подготовку! Да нет его. «Что там в Москве? Держится ли город?» — одолевали государя тревожные мысли.

Москвичи, затворив ворота, решили защищаться до последней крайности. Попытки ордынцев взять город не принесли успеха. Летопись впервые сообщает о применении на Руси огнестрельного оружия именно в 1382 году: стрельба с московских стен наносила страшный урон осаждающим. В конце концов защитников города хитростью принудили открыть ворота. Татары ворвались в Москву, запалили ее и подвергли разгрому. Хан разослал отряды с целью штурма и разграбления других городов.

Но недолго ордынцы куражились над поверженной Русью.

На Волоке рать князя Владимира Андреевича Серпуховского нанесла им чувствительное поражение. Тогда Тохтамыш заторопился домой. Не явится ли большое войско из Костромы или Волока? Ханские отряды спешно очистили Москву.

Тохтамышевы полчища отступали с несметной добычей и богатым полоном…

Дмитрий Иванович, вернувшись на пепелище, пал на гору окровавленных тел и зарыдал. Сколько жизней загублено! Сколько храмов погибло в огне!

Несмотря на поражение у Волока, власть ордынцев на Руси не исчезла. В целом 1382 год подтвердил ее. Тохтамыш был признан безусловным сюзереном Москвы. Даже