Клиент прижал их к обрыву, а потом потребовал выбросить на дорогу оружие. И выстрелом из пистолета снес зеркало заднего вида в салоне «тойоты». Осколом стекла впился в щеку Виталика, но боли он не почувствовал.

– Стволы, – сказал Гринчук. – На дорогу.

Автомат, пистолет и винтовка с оптикой.

– Ребята, а не слишком ли много насилия в нашей жизни? – спросил Гринчук. – Нет? Не много?

Виталик попытался вытереть пот с лица и размазал кровь.

– Вас Мастер послал? – спросил Гринчук.

Виталик кивнул.

– Хорошо, – одобрил Гринчук, оперши руку с пистолетом на баранку.

Сердце все еще колотилось. Вряд ли в ближайшее время он решится на подобный выверт. Достаточно было одного выстрела кого-нибудь из этих перепуганных ребят. Это только в кино машина с убитым водителем продолжает мчаться вперед. В жизни все немного иначе.

– Значит, сейчас ты позвонишь заказчику и доложишь, что клиента замочили. Как положено, в лучших традициях, с контрольным выстрелом в голову. Понятно?

Виталик кивнул.

– Звони, – сказал Гринчук. – Медленно-медленно доставай телефон, и звони.

– А ты потом…

– Дурак, – сказал Гринчук. – Я ведь мог и не тормозить. Вы бы немного полетали, а потом с радостным хрустом вас приняла в свои объятья матушка-земля. Или, если бы удар получился сильным, вы бы весело булькнули в море. Разница, я думаю, была бы небольшая. Так?

Виталик посмотрел на Лешку.

– Че тянешь? – выкрикнул с заднего сидения Калека. – Звони, пока он не передумал.

– Вот именно, а то я уже начинаю передумывать… – Гринчук почувствовал, как к горлу подкатывается тошнота.

Лучше – позвони, мысленно попросил Гринчук. Не доводи до греха.

Виталик набрал номер Мастера, и, не сводя глаз с Гринчука, отчитался о выполнении заказа.

– Ну вот, – засмеялся Гринчук, – а ты боялся. А теперь вы медленно начинаете по одному вылезать через окошко и отходить к скале. Мы уже договорились, что будем избегать резких движений. Поползли.

Первым полез Калека. Он спрыгнул с капота «опеля» и, прихрамывая, отошел к скале.

– Дальше, – скомандовал Гринчук.

Лешка.

Он медленно выбрался через боковое окно на капот «опеля», в упор посмотрел на Гринчука. И прыгнул в сторону, к оружию. Упал на дорогу, перекатился и вскочил на ноги уже с автоматом.

* * *

Вечером к Полковнику позвонили из областного управления милиции. Полковник выслушал, не перебивая. Потом поехал к Владимиру Родионычу.

– Не верю, – сказал Владимир Родионыч. – Пока тела не увижу – не поверю.

– Ищут, – сказал Полковник. – Там около пятидесяти метров обрыв, машина слетела с дороги, в море. Колеса и корпус – пробиты. Автомат. В бардачке обнаружили права, он их туда сунул вместе с техпаспортом, когда купил машину. Продавец сам пришел в милицию, подтвердил. Они связались с нашими гаишниками, те, услышав фамилию, встали на уши и немедленно связались с областным управлением. А те перезвонили мне.

– Все равно, не поверю, – Владимир Родионыч постучал кулаком по столу. – Не поверю, чтобы вот так просто…

– Я пошлю туда группу для расследования. Только…

– Что?

– Это километров тридцать от Приморска.

– А вот туда они пусть не лезут. Пусть они подальше держатся от этого проклятого города. Предупредите их особо. Предупредите, – Владимир Родионыч закрыл глаза и откинулся на спинку кресла. – Как я это объясню Инге? Как вы все это объясните ей?

– Она поймет, – сказал Полковник, – она обязательно поймет.

Это знак судьбы, говорит Инга и показывает железнодорожный билет. И Гринчук наверняка знал, что его могут попытаться убрать. И с Ингой он не поехал бы ни в коем случае.

Как же это он…

– Посылайте людей, – напомнил Владимир Родионыч. – И никому не говорите о том, что произошло.

– В областном управлении знают. И не только там. Завтра с утра об этом уже будет говорить весь город.

Полковник помолчал. Потом спохватился.

– Генерала нашего отвезли в госпиталь, сердечный приступ. Я распорядился… на счет лекарств. Мои знакомые в столице обещали помочь.

– Хорошо, – кивнул Владимир Родионыч. – Как бы там ни было – жизнь продолжается. Юрия Ивановича жалко, но он сам сделал свой выбор. Все спланировал и подготовил. Без ошибок, очень точно. И прокололся на ерунде. На глупости. Не просчитал всего до конца. Он сам сделал выбор. Сам. И…

А генерал-лейтенант милиции, пока еще начальник областного управления, особого выбора не имел.

Когда министр вернулся в кабинет, он сидел на стуле, держась рукой за грудь.

– Сердце? – спросил министр.

– Не знаю… Не уверен.

– Не уверены, что у вас есть сердце? – пошутил министр.

– Очень смешно, – сказал генерал. – Что со мной теперь?

– А что бы вы хотели? Повышение по службе? – министр сел на свое место. – Давайте, вы пока съездите в госпиталь, отдохнете, а мы тут подумаем.

– Может сразу – в СИЗО?

– Шутите? – спросил министр. – А мне не до смеха. Не каждый день приходится арестовывать генерала милиции. Ритуал, знаете ли, не разработан. Так что – отдохните. Подумайте, что можете нам еще рассказать. Я не исключаю, что мы сможем найти компромисс.

Компромисс, повторил про себя генерал-лейтенант. Компромисс, повторял генерал, пока его везли в госпиталь. Рассказать им… что? Что им можно еще рассказать? Рассказать, что на самом деле он не делал того, в чем его обвинили? И рассказать, что там происходило на самом деле? Это рассказать? О том, как договаривался с Мастером, как выполнял просьбы Владимира Родионыча, как рассчитывал попасть в список элиты, как рвался изо всех сил, пока Мастер не заставил выбирать. Как пришлось, скрепя сердце, отказаться от мечты о высшем обществе…

Ошибки молодости? Глупость?

Какой может быть компромисс. Какой…

Всю ночь в отдельной палате генерал, не будет спать, размышляя, под утро заснет и не проснется.

Сердце, честно констатирует врач. И другие врачи также подтвердят этот диагноз. А капельница, которую на ночь ставили генералу, пропадет. Ее то ли выбросят, то ли просто потеряют. А, может, кто-то из больных зацепит ненужную трубку. Некоторые больные полагают своим долгом плести из трубочек рыбок.

Утром пятого июня…

А вечером четвертого, на посту, севернее Узловой, милиционер остановил синюю «девятку». Три парня, заметил сержант. Двое спереди, один – сзади. И тот, что сзади, был бледен. На лице – капельки пота.

– Что с ним? – спросил сержант.