– Ну, слава богу! – зашептались опытные пассажиры. – Раз спецвагон прицепили – значит, без задержек и сюрпризов покатим!

Тем временем впереди мощного локомотива встала военная мотодрезина с пулеметным «гнездом» и полудюжиной красноармейцев с винтовками. А с другой, невидимой для пассажиров стороны поезда, в царский вагон стали грузить коробки со спецпайком для высокопоставленных пассажиров – ящики с консервированными молоком и консервами, корзины с фруктами, какие-то позвякивающие коробки…

Не обошлось и без конфуза: из полуоткрытой передней двери спецвагона на дебаркадер вдруг выкатился… настоящий апельсин. Красноармеец охраны, в сапог которого уткнулся диковинный по голодному времени фрукт, не успел на него и глаз скосить, как подскочивший особист, хмуро поглядывая на пассажиров, поднял апельсин, обтер его рукавом куртки и бережно передал в вагон[112].

Простые пассажиры сделали вид, что ничего такого не видели.

«Обряд» погрузки спецвагона завершился появлением мотоциклета. Самокатчик под расписку передал старшему охраны вагона облепленный сургучом пакет, развернулся и, пустив по пустеющему перрону клуб едкого дыма, со стрекотом исчез.

– А это что, Коля? – шепотом спросила у своего военного спутника какая-то женщина.

– Помолчи, Катерина, – одернул ее военный. – По всей вероятности, последние сводки с фронтов, директивные указания. В общем, служебная документация, за ознакомление с которой нашего неуполномоченного брата сразу к стенке ставят… Пошли в вагон, сейчас точно поедем!

– А я в последний раз настоящий апельсин лет пять назад видела, – вздохнула женщина. – Папа на Рождество целую корзинку принес! Запах, кажется, до сих пор помню!

– Пошли-пошли, – торопил ее военный. – Вот свернем шею мировой гидре контрреволюции – и апельсины тебе будут, и французские булки…

– В спецвагоне-то, видать, мировая революция уже победила, – ядовито вздохнула женщина и покорно засеменила за своим спутником.

Тем временем пассажиры спецвагона, вовсе не избалованные плодами победы мировой революции, осторожно подпрыгивали на мягких диванах, трогали пальцами бомбошки на оконных тяжелых шторах. Блюхер оставил в распоряжение своих спутников-штабистов кабинет, занимающий большую половину вагона, а сам с семейством и сестрой жены занял два закутка, в которых при старом режиме обитали адъютанты высокопоставленных пассажиров. Сунувшись в буфетную часть вагона, он попятился при виде консервов, корзин с белым хлебом и прочим добром, которое деловитые буфетчики, чем-то похожие на особистов, раскладывали по полкам и шкафчикам.

– Желаете перекусить, товарищ главком? – мягко окликнул один из буфетчиков. – Так настоящий обед будет через полчаса. Сейчас печку наладим – и с нашим на то удовольствием! Но перекусить вам или супруге вашей – в любое время! Бутербродик со шпротами не желаете?

– Нет, не желаю! – буркнул Блюхер, отчего-то покраснев, будто его застали у щелки в женскую помывочную. – Я это искал, как его…

– Туалетные комнаты – с двух сторон вагона, товарищ командарм! – столь же дружелюбно напутствовал «буфетчик». – Там еще буквы чудные какие-то: «м» вверх ногами и «с» русская…

– Спасибо…

Споткнувшись об объемистые судки, откуда пахло невероятно вкусно, Блюхер торопливо выскочил из буфетной и свирепо глянул на штабистов: уж не подумали ли они, что он тут втихомолку кусочничает?!

Привыкший к элементарным полевым «удобствам» в виде загаженной дыры в полу и едкого запаха хлорки, Блюхер, попав в ватерклозет, едва разобрался в уйме фаянсовых стульчаков, каких-то ручек и кнопок. Присев на унитаз необычно-длинной формы, с торчащими изнутри трубочками, он нечаянно нажал на какой-то рычажок и вдруг почувствовал, как в зад ему ударила струя горячей воды. Матюгнувшись, Блюхер подскочил и недобро покосился на коварную сантехнику.

Выходить из клозета в мокрых напрочь галифе было неудобно. Спасибо, смекалка природная помогла: стянув с плеч «кожан», он обернул его вокруг пояса, завязал впереди рукава и бочком-бочком добрался до купе, где супруга кормила постанывающую малышку.

– Ты где так долго, Васечка? – шепотом поинтересовалась жена. – А то мы с сестрицей помираем, до ветра сбегать смерть как хочется!

– Это в конце коридора, – отрывисто пояснил Блюхер, беря на руки малышку. – Только глядите, осторожнее там! Кнопки не трогайте – кипяток оттуда хлещет! И не сверните чего-нибудь…

Воспользовавшись отсутствием женщин, он подстелил под себя сразу два чистейших полотенца с надеждой: авось, быстро мокреть впитают!

Со злорадством мальчишки он ожидал появления своих спутниц: ну-ка, и вы попробуйте, каково это – кипятком в задницу!

Однако жена с сестрой вернулись веселые, умытые и довольные и наперебой принялись рассказывать о царских «хитростях».

– Представляешь, Василий, там даже дамский душ-биде есть! С регуляторами напора! А рядом – обычный стульчак для мужчин. Сходи, погляди, Вася!

– Спасибо, я уже, – буркнул Блюхер, потихоньку ерзая на полотенцах.

– Там и малышку помыть можно, наверное – только спросить нужно у обслуги, можно ли?

– Чего спрашивать? Наш вагон! Чего желаем, то и делаем!

– А чего ты такой злой, Вася? Давай я малышку возьму…

Блюхер без колебаний сунул ребенка жене, похлопал по карманам, отыскивая кисет с табаком.

– Вы бы не курили в помещении с дитем, Василий Константинович, – заметила свояченица. – В этаком-то вагоне для курения наверняка есть определенное место…

– Да-да, конечно, – скрывая неприязнь, откликнулся Блюхер. – Я попозже, пожалуй…

– В буфете сказали, что скоро обед подадут, – вмешалась жена. – Я даже переспросила: по талонам или как? А они смеются…

Блюхер перевел прозрачный взгляд на жену, ничего не сказал и вышел из купе, забыв про мокрый зад. Доставая на ходу кисет, он направился в торец вагона, однако был перехвачен старшим охраны:

– Свежая почта из Совета народных комиссаров, товарищ Блюхер, – старший протянул ему пакет с сургучными блямбами. – Только попрошу поаккуратнее, бумаги имеет гриф «Строго секретно»! Ознакомитесь – и листы мне обратно по счету сдадите… Не обессудьте, товарищ главком: правила такие. Почитать и покурить можно во второй караульной, там никого нет. Хм… Товарищ Блюхер, что же вы с кисетом-то?

– А что такое? – не понял вопроса Блюхер, старательно пряча от охранника свой мокрый «тыл».

– В курительной комнате есть хорошие папиросы, «Герцеговина Флор». Говорят, их сам товарищ Сталин выделяет среди прочих… А вы – за самосад… Не к лицу главкому – простите уж…

– Привык к самосаду, понял? – Блюхер сверкнул глазами на сытую и наглую морду советчика, выхватил из его рук пакет и толкнулся в первую попавшуюся дверь. Слава богу, это и оказалась курительная!