От деревянных мостков его все еще отделяли шесть ступенек. Он чуть не зарыдал. Почувствовал, как закружилась голова, как кровь отхлынула от рук и ног.

– Поднимайся, поднимайся, – прошептал он в корявую кору.

Звук собственного голоса успокоил его, и Гамаш потянулся к следующей ступеньке, почти не веря, что решился. Он начал напевать себе под нос последнюю песню, которую слышал, – «Гуронскую рождественскую».

Начал петь вполголоса.

– «Хор птиц на зиму улетел под солнце теплых стран», – выдохнул он в ствол.

Он скорее декламировал, чем пел, но песня хотя бы занимала его обезумевший мозг.

– «Взамен нам Гитчи Маниту[63] хор ангелов прислал».

Его рука ударилась о старые деревянные мостки, и он без колебаний пролез в дыру и лег на живот. Зарылся щекой в снег, обхватил ствол правой рукой. Тяжелое дыхание отгоняло от его рта снежинки, образуя крохотные вихри. Опасаясь гипервентиляции легких, Гамаш замедлил дыхание, потом поднялся на колени и пригнулся пониже, словно опасаясь, как бы что-то из-за края мостков не ухватило его и не сбросило вниз.

Но Гамаш знал, что враг не за мостками, а на мостках.

Он вытащил фонарик из кармана и включил. Тарелка была закреплена на небольшой треноге, которую Жиль привинтил к доскам скрадка.

И она смотрела вверх.

– О господи, – сказал Гамаш.

И у него мелькнула мысль: а так ли уж страшен план Франкёра? Может, они и не должны его останавливать. Может, им лучше отправиться по кроватям и залезть под одеяло.

– «Хор птиц на зиму улетел под солнце теплых стран», – пропел он и пополз на коленях вперед.

У него возникло ощущение, что мостки наклоняются и сам он начинает сползать к краю, но он закрыл глаза и прогнал головокружение.

– «Хор птиц на зиму улетел под солнце теплых стран», – повторил он.

«Очисти тарелку от снега и слезай».

– Арман.

Возле дерева стояла Тереза.

– Oui, – отозвался он и направил луч фонарика в ее сторону.

– Как вы там?

– В порядке, – сказал он и отполз подальше от края.

Ударился спиной о ствол, ухватился за него. Не из страха упасть, а из опасения, что страх, который держал его в своих когтях, пока он карабкался по ступенькам, в конечном счете поглотит его. И потащит к краю.

Гамаш боялся, что страх вынудит его броситься вниз.

Он еще сильнее прижался спиной к стволу.

– Я позвонила Жилю, но он раньше чем через полчаса не сможет приехать, – донесся до него из темноты ее голос.

Старший инспектор отругал себя. Ну почему он не попросил Жиля остаться с ними на такой пожарный случай? Жиль сам предлагал это вчера вечером, но Гамаш отправил его домой. А теперь до его приезда оставалось полчаса, а у них каждая минута была на счету.

Каждая минута на счету.

Эти слова прорвались сквозь вопль в его мозгу. Сквозь страх, сквозь утешительную песенку.

Каждая минута на счету.

Отпустив дерево, Гамаш воткнул фонарик в снег, направив луч на тарелку, и пополз на четвереньках со всей скоростью, на какую был способен.

У деревянного ограждения он встал и посмотрел на спутниковую тарелку. Она была заполнена снегом. Он бросил перчатки на мостки и быстро, но осторожно принялся выгребать снег из чаши. Стараясь не сбить направление. Не сместить принимающее устройство в самом центре тарелки.

Закончив с этим, он отошел от края, вернулся к стволу и обхватил его руками, благодаря Господа за то, что его никто не видит. Но если откровенно, в этот момент старший инспектор Гамаш вовсе не заботился о своей репутации. Он не собирался отпускать дерево.

– Тереза! – крикнул он и услышал страх в собственном голосе.

– Я здесь. Вы уверены, что с вами все в порядке?

– Я убрал снег с тарелки.

– Агент Николь на дороге, – сказала Тереза. – Когда Жером подключится, она мигнет фонариком.

Продолжая держаться за дерево, Гамаш повернул голову и поверх деревьев уставился на дорогу. Там была одна лишь темнота.

– «Хор птиц на зиму улетел под солнце теплых стран», – прошептал он себе под нос.

«Господи, прошу Тебя, Господи».

– «Хор птиц на зиму улетел под солнце теплых стран…»

И тут он увидел.

Вспышку света. Потом темноту. Потом опять вспышку.

Они подключились. Началось.

– Работает? – спросила Тереза, как только они открыли дверь старой школы.

– Идеально, – ответил Жером почти счастливым голосом. Он набрал несколько инструкций, замелькали изображения, исчезли, появились новые. – Даже лучше, чем я предполагал.

Гамаш посмотрел на часы. Двадцать минут второго.

Отсчет времени пошел.

– Нихренасе, – сказала Николь, глядя круглыми блестящими глазами. – Работает.

Старший инспектор постарался не обращать внимания на удивление в ее голосе.

– Что теперь? – спросила Тереза.

– Мы в Национальном архиве, – сообщил Жером. – Мы с агентом Николь решили разделиться. Удвоить наши шансы найти что-нибудь.

– Я собираюсь зайти с терминала школьной библиотеки в Байе-де-Шалёр, – сказала Николь. Увидев, что они удивлены, она опустила глаза и пробормотала: – Я так уже делала. Лучший способ шпионить.

Откровение Николь поразило Жерома и Терезу, но оставило равнодушным Гамаша. Она родилась для тени. Для действий на грани закона. Она была прирожденным шпионом.

– А я войду в систему через хранилище вещдоков Квебекской полиции в Шеффервилле, – сказал Жером.

– Квебекской полиции? – спросила Тереза, заглядывая через его плечо. – Ты уверен?

– Нет, – признался он. – Но наше единственное преимущество – в храбрости. Если они обнаружат нас где-то в одном из отдаленных отделений Квебекской полиции, это может их надолго сбить с толку, а мы тем временем успеем исчезнуть.

– Вы так думаете? – спросил Гамаш.

– Вас это сбило с толку.

Гамаш улыбнулся:

– Верно.

Тереза тоже улыбнулась:

– Тогда давай начинай. И не забывай играть без правил.

Тереза и Гамаш принесли теплые одеяла из дома Эмили, и они пригодились – их повесили на окна. Чье-то пребывание в старой школе все равно скрыть было невозможно, но, по крайней мере, никто не мог увидеть, чем они занимаются.

Приехал Жиль, привез дрова. Закинул несколько поленьев в печку, которая стала излучать гораздо больше тепла.