Зойка отвернулась.

Не то чтоб она была ханжой-недотрогой – да такого повидала за свой бабий век, за гостиничную свою неподцензурную службу, да такого наслышалась, что все эти картиночки ей – как слону горчичник! – но противно стало. Пошла в горку – прочь от реки, от буйства духов. А буйство, похоже, ширилось: на реке орали на разные голоса, веселились, по-научному – релаксировали. Над Зойкой в синем небе, но невысоко парил бумажный змей, воздушные лихие потоки давили его к земле, а он не хотел и, наоборот, рвался к солнцу, как Икар. И вырвался-таки! Но в некий момент, научно говоря, контрапункта он совсем низко завис над Зойкой, и та увидела на змее большую черно-белую фотку грустной девочки лет двенадцати, а над фоткой – надпись плакатным пером: «Наташенька, золотце мое, вернись к маме!» Змей, повторимся, одолел потоки и глиссанул ввысь, мячиками в ней запрыгали: вернись к маме, вернись к маме, вернись к маме… Зойка, любопытная, быстро ухватила одну и, вскрикнув, выронила: буковка оказалась горячей, как головешка.

– Жжется, – удивленно сказала Зойка.

Свен только плечами пожал: мол, всяко бывает.

– Это тоже чье-то желание? – спросила Зойка.

– Наверно.

– А почему оно не исполняется?

Буковки, как гномы, шуршали в траве.

– Не знаю. Такое, значит, желание.

– Я хочу, чтобы Наташа вернулась к маме.

– Какая Наташа? Кто мама? Помилуйте, Зоя, это же не ваше желание…

– Нет, пусть вернется, – упрямо настаивала Зойка.

Свен тяжко вздохнул:

– Считайте, что вернулась.

Змей резко затормозил, пошел на посадку. Зойка не видела, где он сел, но зато увидела вдалеке среди деревьев девочку, которая легко бежала куда-то.

– Это Наташа? – строго спросила Зойка.

– Наташа, Наташа, – успокоил Свен. – Кто ж еще?..

– Так-то лучше. А то одни сопли: вернись, вернись…

– Вы вмешались в чужую фазу, – укорил ее Свен. – Так нельзя.

– Можно! – утвердила Зойка. – Эта мамаша-дура, может, и хотеть уже перестала, а я ей помогла. Просто так. Разве неправильно? Разве я плохо поступила?

– Не знаю. Желание суверенно…

– Это у вас в Краснококшайске оно суверенно, а у нас – все вокруг колхозное, все вокруг мое. Буду вмешиваться!

Она глянула на реку. Там буйствовало штук двадцать голых духов, но не вместе буйствовало, а поврозь, по компаниям. Баня, как трамвай, оказалась резиновой, вместив в себя всех желающих попариться на пленэре, а таковых в Зойкином отеле оказалось немало. Странно, конечно, что способ релаксации они выбрали одинаково незамысловатый, тут даже Зойкины Канары гляделись вершиной фантазии, но в чужой монастырь, как известно…

– Хотите вмешаться? – спросил Свен.

Зойка призадумалась. Заменить им реку на море? Водку «Столичную» на водку «Смирновскую»? Превратить всех мужиков в Шварценеггеров? Зачем? Они хотят того, что хотят, что знают, что проверено. Да и так ли уж сильно Зойкины представления о здоровом отдыхе отличны от их? Только что с наклейкой «made in…»

– Я же говорила, Свен, не стоит с нами вязаться. Мы люди простые, бесхитростные, мы и хотеть толком не умеем… – ерничала, а ведь обидно было. И за себя – такую безжеланную, и за этих банных юродивых, и за неведомую мамашу, которая не смогла дожелать… – Погодите секунду, я ногу ополосну.

Отвыкла босиком ходить, порезала ступню о какую-то подлую травинку. Сбежала к реке, окунула ногу в такую прозрачную, в такую уютную воду и… вскрикнула. Ранку обожгло, будто опустили ее не в чистую аш два о, а в крепкий раствор йода, например.

– Что стряслось? – крикнул Свен.

– Сейчас, сейчас… – Зойка нагнулась, зачерпнула ладошкой воду, принюхалась: отчетливо несло спиртом.

Бред какой, восхитилась Зойка и осторожно лизнула ладонь. Анализов не требовалось: что-что, а уж водку-то Зойка в чем угодно узнает, даже в речных берегах.

– Свен, – позвала Зойка, – подойдите-ка… Тут какой-то кретин воду в водку превратил.

Свен даже не сдвинулся.

– Его право, – только и сказал.

– А рыба как же?

– А никак. Он пожелал реку без рыбы, иначе бы она сейчас – кверху брюхом…

– Закуска ему, значит, не требуется, – констатировала Зойка. – А вы говорите: мы хотеть не умеем!

– Это не я говорю. Это вы говорите.

– Ошибочка вышла. Желаний – невпроворот. Не удивлюсь, если этот алкаш еще и поллитровку в речку опустил – чтоб охладилась… Как там у вас с галактическими стандартами? Тянем? Или уже переплюнули? Небось у вас в Краснококшайске никто не допер реки водярой заполнять. Слабо?

– У нас нет водки, – сказал Свен.

Ему было явно не по себе.

А Зойка расходилась и совсем уже разошлась:

– Тем более! Нуль-транспортируетесь куда ни попадя, а водку не изобрели! Мозгов не хватило? А мы, Свен, мы рождены, чтоб сказку сделать былью. Вот она – сказочка! И все, Свенчик, с вашей подмогой, спасибо вам, Свенчик, не забудем никогда.

– Зачем вы так, Зоя… – Свен выглядел чистым преступником, будто это он водочную реку возжелал. – У нас тоже дураков хватает.

– Вы с ними боретесь, да? Или жалеете: чего с дурака взять? А мы их лелеем и холим, Свен. Мы, Свен, обвешиваем их медалями и обшиваем лампасами. Мы живем в большой стране дураков, Свен, а вы нам хотите поле чудес всучить. Зря! Прежде чем на Землю транспортироваться, вы б лучше с местным фольклором познакомились, тогда бы знали, чем это поле у нас засеют… Ладно, все – в кайф: хоть ранку продезинфицировала. Дальше куда?

– Куда хотите.

– Что в том доме? Вот в том, в помещичьем…

– Не знаю. Живут, наверно… Можно пойти посмотреть.

– Идти далеко. – Зойке больше ничего не хотелось. Зойке хотелось домой в Марьину Рощу. И чтоб без Свена.

А он посмотрел удивленно:

– Только пожелайте, и вы – там. Сразу. Забыли?.. Вы совсем не умеете желать, Зоя, вы правы, я поражен. Запомните, наконец: любое осознанное желание здесь исполняется. Шагните…

Отступить? Шагнуть в Марьину Рощу? Не-ет, стыдно! Если уж позор, так до конца, тем более что неизвестно: а вдруг позора больше не будет, вдруг все грядущие фазы окажутся толковыми и лестными для земной фантазии?..

– Шагаем, Свен.

Она подхватила Свена под локоток, нацелилась на далекий дом и шагнула. И оказалась посреди буквально-таки Колонного зала, только без привычных сцены и кресел. А так – одно в одном: и колонны, и мрамор, и люстры, и белые шторы гармошкой. Ну, может, просторы чуть поменее… И во всю длину означенного зала тянулся стол, уставленный, пардон, жратвой. Все как в лучших домах: икра черная и красная, ветчина баночная югославская, крабы тихоокеанские, горбуша малосольная, семга нежнейшая розовая экспортная, балычок лоснящийся пергаментный, селедочка в винном соусе, сыр голландский, швейцарский, российский, колбасный, пирожки с мясом, с ливером, с капустой, с рыбой, с яйцами, с яблоками, с творогом, с вишней, сосиски вареные, шпикачки, жаренные в масле, картофель «фри» и картошка печеная с укропом и в сметане, кстати – и сметана в банках, и оливки в банках, и помидоры в банках и свежие, и огурчики свежие, малосольные и соленые, и кинза, и тархун, и фрукты местные и заморские, и… Все! Надоело описывать! Кто что хочет, пусть то и представит на этом раздолье холодных закусок и сладостей. Но – не выходя за пределы знакомого в родном отечестве ассортимента, ибо, отметила глазастая Зойка, никаких там авокадо либо папайи не наблюдалось.