— Что же, может быть, из этого что–нибудь и выйдет! — морщась, произнес Ванденгейм. — Но хотел бы я знать, почему "Атлантический"? При чем тут вода? Нас не интересует вода.

— Увы, не все можно называть своими именами.

— Вот! В этом наша беда, Фосс: мы почти ничего не можем назвать своим именем, если не хотим, чтобы наши же янки нас линчевали.

— К чему мрачные мысли, Джон?

— Ну да, вы–то вечно, как страус, прячете башку в траву и подставляете зад всякому, кто захочет дать вам пинка. Мы не можем итти на то, что у нас снова будет семнадцать миллионов безработных.

— Отличный резерв для набора в армию…

— Или в компартию!.. Смотрите, какой кавардак творится опять в Европе! Помните, как мы когда–то, едучи с вами в Европу на этом… — он щелкнул пальцами и потер лоб.

— На "Фридрихе Великом", — подсказал Доллас.

— Вот, вот!.. Тогда мы с вами тоже рассуждали о том, какими мерами прекратить кавардак в Европе. И вот снова: французы "не желают" плана Маршалла.

— Найдем таких, которые пожелают…

— Знаю, но это снова деньги, деньги! Опять списывать в убыток то, что заплатили болтуну Блюму.

— Он кое–как делал свое дело.

— Нужно мне его "кое–как"! Дело, сто процентов дела давайте нам за наши доллары! А миллионы французов позволяют себе во всю глотку орать: "Не хотим маршаллизации!" Итальянцы вопят: "Не хотим!" Эти чортовы подонки лейбористы не могут навести порядок даже у себя на острове, не говоря уже обо всей их собственной "империи", которая разваливается, как гнилое бревно.

— Вот тут–то и понадобится бомба, Джон!

Несколько мгновений Ванденгейм смотрел на Фостера с недоумением, потом вдруг расхохотался:

— Бомба или новый Гитлер, а?

Доллас пожал плечами:

— А разве можно отделить их друг от друга?

— В вашем ослином упрямстве есть своя логика! Но боюсь, что эти людишки в Европе не дадут навязать им второго Гитлера: ни в Германии, ни во Франции, ни где–либо в ином месте.

— Черчилль, Джон! Вот с кем можно делать игру…

— Нет, крап на этой карте виден уже всем игрокам. Нужен такой же тип, но еще не расшифровавший себя всему миру… В общем, конечно, дело еще не потеряно: ищите и обрящете.

Фостер Доллас приободрился, выражение загнанной крысы сбежало с его острой, покрытой глубокими морщинами, словно изжеванной, физиономии, и она снова стала похожа на морду хорька. Оживленно жестикулируя и брызжа слюной, он прокричал:

— Пусть все эти миллионы в Европе и миллиарды в Азии и по всему миру ждут, что мы ответим на письма и заявления Сталина о том, что СССР хочет мира, пусть ждут. Мы будем молчать и делать вид, будто помимо нашей воли просачиваются сообщения о том, что в ответ на каждое из этих заявлений мы изготовили еще сто бомб, еще тысячу, еще десять тысяч!

От возбуждения весь череп Фостера блестел испариной. Он рассеянно вытер о брюки руки, липкие от пота. Но все его оживление сразу пропало, когда Ванденгейм отвернулся от него и, обращаясь к молча сидевшему Аллену Долласу, проговорил, кивком головы указав на Фостера:

— Этот старый осел перестал понимать что бы то ни было. Вам, Аллен, придется взять на себя его дела. Контору вернете ему, сами поедете в Европу. Нужно искать, днем и ночью искать тех, кто может быть нам полезен. Только прямым ударом сделать ничего нельзя. Мобилизуйте всю команду, на которую истратили столько денег во время войны.

— Я ни цента не потратил напрасно, — обиженно заявил Аллен. — Каждый, кто получил от меня деньги хотя бы раз, мой до могилы!

— Вы называли мне десятки имен всяких типов, которые якобы пригодятся нам, когда пойдет крупная игра против коммунизма. Где они?.. Я вас спрашиваю: где вся эта шайка хорватов, югославов и прочей публики, которую вы коллекционировали?

Аллен опасливо покосился в сторону старшего брата и умоляюще произнес:

— Прошу вас, Джон… Не нужно имен…

Ванденгейм свирепо посмотрел на притихшего Фостера и грубо крикнул:

— Посидите здесь!

А сам, сопровождаемый Алленом, вышел в сад.

— Я и в детстве не любил играть в заговорщики… — недовольно пробормотал он на ходу. — Ну, что у вас? Выкладывайте.

Но Аллен молчал, пока они не отошли от павильона на такое расстояние, что их не мог слышать Фостер.

— Вы гений, Джон!.. Истинный гений! — сказал он наконец.

— К делу!

— Честное слово, я вовсе не льщу, — продолжал Аллен. — Можно подумать, что вы читаете чужие мысли; ведь именно о них, об этих балканских людях, я и хотел вам сказать. Мой человек, Миша Ломпар…

— Можете не называть имен, я их все равно не запоминаю.

— Но я должен вам все же напомнить: Ломпар — тот человек, который привел ко мне… — Аллен понизил голос до шопота: — Джиласа и Ранковича.

— Джилас и Ранкович? — машинально повторил Ванденгейм.

— Тсс! — зашипел Аллен. — Это страшный секрет, Джон… Пожалуй, самый большой секрет, какой у нас когда–либо был по этим делам…

Он продолжал шептать, и Джон напрягал слух, чтобы слышать его слова, заглушаемые шуршанием песка под его собственными тяжелыми шагами.

Младший Доллас называл еще какие–то имена, среди которых Ванденгейм разобрал несколько знакомых. Это были не то венгерские, не то югославские или болгарские министры, промышленники или какие–то политические интриганы. Наконец Джону показалось, что он услышал имя югославского маршала Тито. Джон думал, что ослышался, и, чтобы шум шагов не мешал ему, приостановился:

— Повторите–ка, — сказал он, — кажется, я что–то спутал: Броз Тито?

— Тсс, — Аллен испуганно схватил его за рукав, — умоляю, Джон!.. Один лишний звук, и мы провалим самую крупную игру, которую когда–либо вели против России!

Но Ванденгейм окончательно остановился и, негодующе вырвав свой рукав из цепких пальцев Аллена, прорычал:

— И вы туда же, за своим братцем?!. И вы хотите меня морочить и вытягивать из меня деньги вашими идиотскими сказками?!

— Что с вами, Джон?! — Аллен испуганно попятился от рассвирепевшего патрона. — Какие сказки?

— Я наверняка знаю, что этот ваш Тито давно закуплен англичанами. Вас морочат, как последнего сосунка!

При этих словах Аллен смешно затоптался на месте, как раскачивающийся в пляске индеец, и наступившую в саду минутную тишину разрезал скрип его смеха.

— Вот, вот! — воскликнул он, захлебываясь. — Вот, вот! Прекрасно! Значит, эти дураки настолько уверены в том, что господин маршал куплен ими, что уверили в этом даже вас!.. Это отлично, Джон! Хотя я и не ожидал, что они доверят эту тайну кому бы то ни было. Хвастовство не доведет англичан до добра. Я бы никогда не стал афишировать такую связь: слишком большая ставка, Джон! Слишком большая! — И в аллее снова раздался такой звук, словно провели мокрой пробкой по стеклу. — Хе–хе… Так вот что, дорогой патрон, я вам скажу, но клянусь небом, если вы проболтаетесь даже на исповеди…